Ночь, сон, смерть и звезды

Том последний раз протер пол бумажными полотенцами, и этот мусор отправился в пластиковый мешок с трупом. Все! Fait accompli[17].

Уже девять. Надо бежать!

По дороге домой, на съемную квартиру в Северном Хэммонде, Том выбросил мешок в мусорный контейнер за магазином «7-Eleven».

– Больше ничего такого! Фу!

Сущий ад. Душа напоминала что-то влажное под палящими лучами солнца.

Он старался себя успокоить:

– Не дури. Ты поступил правильно.

(Ой ли? Умертвить одноглазого кота – значит поступить правильно?)

(Джессалин, если об этом узнает, никогда ему не простит. Пока ей не объяснят, насколько сыну было важно обезопасить родную мать.)

Утром Том позвонил ей и спросил, как прошел вчерашний ужин. Удивительно, но Джессалин ни словом не обмолвилась об исчезновении Мэкки, а самому спрашивать не хотелось. Зато она ему с грустным смешком сообщила, что за ужином ни один человек не произнес при ней имени Уайти, притом что она очень многих видела на официальном прощании с ним.

– Как будто он исчез с лица земли. Был – и нету.

Том сочувственно слушал мать. Не мог же он ей сказать: Так и есть. Уайти исчез с лица земли.

Они еще немного поговорили, но не об отце и не о Мэкки. И когда Том положил трубку, он уже весь взмок.

Он приехал в офис раньше положенного, но возвращаться домой, чтобы принять душ и поменять рубашку, было поздновато.

На следующий день, испытывая чувство вины, Том позвонил Лорен и рассказал ей, что виделся с матерью накоротке незадолго до ужина в совете по делам искусств. Ни слова об убийстве четвероногого. И она ничего не сказала о том, что кот пропал.

Подождав еще день, Том позвонил Беверли. Та была на ужине и поведала ему разные подробности (гораздо больше, чем он хотел бы услышать), но опять же ничего о пропавшем коте.

Еще день прошел. Не в силах больше ждать, Том вечером поехал к матери под предлогом рассказать о судебном деле. Мол, сдаваться он не собирается, но возникли препоны, а что касается «Маккларен инкорпорейтед», то если раньше их семейный бизнес, как хороший автомобиль, был на ровном ходу (по крайней мере, так казалось Тому), в последнее время началось ускорение, как будто дела пошли под горку, все быстрее и быстрее, вроде бы невольно, но непреодолимо. Как тут соскочить? И надо ли соскакивать?

Но не успел Том переступить порог кухни и позвать Джессалин, как увидел – о ужас! – кривого черного котяру, лакающего воду из миски на полу.

– О боже! Ты?!

Мэкки невозмутимо поднял голову и уставился своим единственным янтарным глазом на непрошеного гостя. Да, я. Это мой дом.

Торопливо спускающаяся по лестнице Джессалин обратила внимание на то, что ее сын выглядит рассеянным и озабоченным.

– Том! Здравствуй, дорогой. Добро пожаловать…

Она крепко его обняла. Он ощущал ее ребра, хрупкость ее тела.

Что происходит?

Джессалин приготовила роскошный холодный ужин, который они ели на кухне. Казалось, она теперь здесь живет. Он принес с собой бутылку красного вина и выпил ее в одиночку. Несколько раз мать подзывала: «Мэкки! Кис-кис», чтобы Том его погладил, а он продемонстрировал свое громкое урчанье, но кот держался на расстоянии. Почти весь вечер он пролежал на стуле в углу, с поразительной утонченностью облизывая передние лапы, чтобы затем круговыми движениями мокрых лап привести в порядок свою мохнатую голову.

На голландском рынке

Нет, это не сон, а убежденность в том, что ей вырвали веки и теперь ей никуда не уйти от реальности. Страшные картины заполоняют ее мозг.

– Мэм? Я могу вам чем-то помочь?

Может быть. Позже.

Нет. Никогда.

Она была в шоке, увидев знакомое лицо из прошлой жизни. Суббота, датчтаунский[18] рынок в соседнем графстве Херкимер, что в сорока минутах езды от дома.

Эта женщина, жена фермера, сильно исхудала, лицо покрылось морщинами, а когда-то (Джессалин еще не забыла) была крепка телом и от нее веяло здоровьем. Не задумываясь, загружала тяжелые тюки ей в багажник, причем не нагибалась за ними, а приседала со знанием дела и безошибочным круговым движением отправляла тюки по назначению. Она была очень дружелюбна, но старшим детям Маккларенов, вероятно, казалась несколько слабоумной, так как постоянно переспрашивала их имена, а к Джессалин неизменно обращалась «мэм», хотя была старше лет на двадцать.

Если бы сегодня Джессалин встретила фермершу в другом месте, она бы ее не узнала. Как, впрочем, и сама она, поседевшая и одинокая, поникшая в своем вдовстве, как растение после первых заморозков, осталась бы неузнанной.

А где сам фермер? Он и тогда был уже старым, а сейчас-то уж точно ушел от дел, растворился.

Шоукросс – вот как его звали. Джессалин не стала задавать ненужных вопросов.

– Я возьму это. И вот это. О, какая красота… благодарю вас.

Сочный изумрудный ромен и алый латук, шпинат с венозными жилками и в песочных пятнышках, морщинистый бутылочного цвета кейл…

Пока она выбирала эту зелень, у нее кружилась голова от мыслей о роскошном ужине, который она сегодня приготовит.