Ночь, сон, смерть и звезды

Отлично! Любая реакция этой зомби только приветствуется.

Но Фут все испортила своим вопросом, заданным в фальшиво-здравомыслящем тоне, который обычно провоцировал Лорен на вспышки:

– Очередное ваше преувеличение, Лорен… то есть доктор Маккларен? Сорок лет – это довольно далеко от могилы.

Лорен терпеливо попыталась ей объяснить: возраст, как и билет на Бали, не тема для обсуждения. Они обсуждают ее жизненный кризис.

Все началось осенью/зимой, когда солнечные дни пошли на убыль. Летом с ней все было в порядке, более-менее. Но потом накатил ужасный октябрь, потонувший в глухом ноябре, а там и декабрь, этакая сибирская язва для весенней дубравы, зимнее солнцестояние, самый короткий день в году.

– Доктор Фут, я боюсь, что… помните черную собачку Гойи, готовую вот-вот свалиться за край света?.. Это про меня, в мрачную зиму. Мне делается так страшно.

Казалось, Фут испытывает раскаяние, видя свою пациентку такой униженной.

Она пододвинула коробку с «Клинексом» и отвела глаза, пока Лорен громко сморкалась в бумажную салфетку.

Новое навязчивое движение – скрежещет зубами во сне до боли в челюстях, как будто долго распекала неблагодарных учителей в сыром подземелье, где полыхает горячая топка. Но вот ее щеки коснулась участливая ладонь.

Папа?

Да, Лоренка. Ты должна его остановить.

Кого, папа?

Свое кровожадное сердце.

Фут посоветовала ей записывать свои сны, хотя бы фрагментарно. То, что ее поразило.

Да пошла ты! У меня нет времени на всякую чушь. Лорен разозлилась: эта женщина считает ее бездельницей, которой некуда девать свободное время, так что может сидеть на краешке кровати и, как невротик-буржуа в фильме Вуди Аллена, записывать «фрагменты сновидений», имеющих не больше значения, чем комочки пыли под кроватью. Словом, она отказалась. Не было времени. До сегодняшнего дня.

Кровожадное сердце.

Что Уайти хотел этим сказать?

– Доктор Маккларен? Вам звонок от доктора Лэнгли.

Плохая новость. Не случайно Айрис отвела взгляд.

Ее приглашают на встречу с начальником средних школ Хэммонда в центре города в управе.

Не первый такой вызов. В прошлый раз повод был радостный, она узнала о своем повышении. Лорен, это произошло на пару лет раньше ожидаемого. Но, как мы считаем, заслуженно.

Проклятый вотум недоверия. Какой еще может быть повод?

Лорен ехала на встречу, готовая бросить вызов, но лицо начальника выражало разочарование, озабоченность и даже жалость при виде директрисы в вязаной шапочке, и она чуть не ударилась в слезы и сразу начала извиняться.

Я понятия не имею, почему учительский совет проголосовал против меня в каком-то самоубийственном ослеплении.

На столе перед Лэнгли лежала раскрытая папка, в которую он посматривал с озабоченностью. Не обнадеживает. Толстая стопка бумаги. Не иначе как эти вероломные сукины дети прислали ему распечатку своего тайного совещания. А может, и разные заявления, показания свидетелей. Еще один плохой знак: присутствие школьного адвоката. Лорен бросила на него рассеянный взгляд и тут же забыла фамилию.

Последовали вопросы и ответы. Хотя она быстро покрылась холодным потом (ну почему жизнь так часто и так глупо подтверждает все старые клише?), ей показалось, что она сумела себя защитить уверенно, убедительно.

Каким же шоком стали для нее слова Лэнгли, что будет правильным с «политической» точки зрения, если Лорен уйдет в отпуск.

– С сегодняшнего дня.

С сегодняшнего дня? Лорен показалось, что под ней зашатался пол.

Видя ее перекошенное лицо, Лэнгли с неохотой произнес:

– Ну хорошо. После весенней четверти.

В сердце как будто попала льдинка.

Со всем достоинством, какое только могла подсобрать, Лорен выдавила из себя:

– Все же сразу всё поймут.

– Что поймут, Лорен? Полугодовой отпуск после такой напряженной работы – ничего необычного.

– Все это воспримут как наказание, доктор Лэнгли. – Лорен взяла паузу, сглотнула. – Как мое унижение.

– Все – это кто?

– Учительский состав. Технический персонал.

– Какое вам дело до того, как они это воспримут, Лорен? Вы же показали, что испытываете к ним презрение.

– Я… показала? Презрение?

– Ну да. Это написано на вашем лице.

Это написано на вашем лице. Очередное грубое, неуклюжее клише. Вот к кому Лорен действительно испытывала презрение, так это к толстомордому аппаратчику, который когда-то был ее другом и сторонником, а сейчас бросает ее одну.

– Вы даже не пытаетесь скрывать свое презрение, доктор Маккларен. Мы это видим.

Мы. Это он так о себе, королевской особе?

– Вы смотрите на меня с ухмылкой, доктор Маккларен. Что-то не так? Вы недовольны этим обсуждением?

С ухмылкой. Какое вранье!