Ночь сурка

…Лиза возилась на кухне. Завидев их, она проворно выставила тарелки, сунула дяде Паше хлеб и нож — нарежь, мол, и загремела кастрюлями.

— Не женщина, а сокровище, — вполголоса сказал Иван, падая на табурет. — Нет, господа, что ни говорите, физический труд — это… стимул! Это творчество, если хотите. Мы в городе забурели, забыли о радостях физического труда, и только в деревне в нас просыпается древнее чувство единения с природой, только здесь становишься ее частью и вообще…

— Пей, Федя, — дядя Паша пододвинул Федору стакан с сизой жидкостью. — До дна!

И Федор выпил. До дна. Закашлялся, чувствуя, как запершило в горле и обожгло внутри. И сразу же накатила сонливость, стало тепло, уютно и все сделалось трын-трава. Новый год… и неважно, что кто-то не дожил, неважны страхи и подозрения, всякая нелепая и жалкая человеческая суета сует. Ничего не зависит… ни-че-го. Точка. Ровно в полночь… э-э-э… перевернется страница и наступит Новый год, а если вы не рассчитались и не решили свои проблемы в старом, то это ваша… ваше… ваши неудачи… которые по большому счету и с точки зрения вечности и космоса тоже суета сует. Те, кто вытесал каменных баб, тоже думали, что вечность у них в руках, здесь ли, в другом ли мире, ан нет! Платить долги надо здесь… не отвертитесь! За все спросится. Взвесится, спросится… и воздастся… как-то так. И ничего нет впереди… и острое недовольство собой.

Мысли текли вяло, не додумывались до конца; хотелось спать. Иван бережно приподнял Федора с табурета и повел из кухни. На пороге обернулся и скорбно покачал головой. Что это значило, каждый догадался в силу собственного воображения. Дядя Паша почувствовал разочарование: эх, хороший парень, но слаб на это самое… и всего-то ведь неполный стакан! А еще гордость: хороший продукт! Ишь, как философа сковырнуло. Елена смотрела с сожалением, сидела не похожая на себя, тихая, почти робкая, похоже, ненамазанная. Лиза хотела вмешаться и напомнить, что надо бы закушать, да упустила момент…

Иван вернулся через десять минут, доложил:

— Уснул!

— Переживает, — заметил дядя Паша. — Обидно, что не может поймать эту суку. А с другой стороны, ни хрена непонятно. Нечистая сила, не иначе.

— Вы его не знаете! — бросился на защиту друга Иван. — Все он уже понял, просто ждет случая, чтобы схватить. Вот увидите! Это будет… фейерверк! Философ это… одним словом, вы еще увидите!

При чем тут фейерверк, никто не понял, но настроение уловили; дядя Паша крякнул и снова разлил. Елена вздохнула и подумала: «Дай нам бог пережить…»

* * *

…У всех было чувство, что они присутствуют на финальном акте сюрреалистической пьесы-пазла: на сцене страшно и непонятно, зрители сидят, вцепившись в подлокотники кресел, не понимая, не видя в темноте, кто друг, кто враг, испытывая страх до спазмов в желудке и холодных колючек вдоль хребта, и никто не верит, что кошмар закончится и распахнутся запертые двери: все, свободны! И сразу гомон улицы, фонари, толпа… Их переполняло истеричное нетерпение — досмотреть и узнать! А еще… покорность, тоска и неверие, сладкое чувство, что все напрасно, от тебя ничего не зависит и можно расслабиться. Даже если они уедут, даже если постараются забыть, даже, даже… Не получится. И вообще, кто сказал, что они когда-нибудь уедут отсюда? Прамир держит крепко, они все связаны и повязаны кровными узами… или узами крови? Скованы одной цепью, и брести им теперь в связке до окончания срока. Все они соучастники, пусть даже невольные. Все они будут проживать день сурка снова и снова.

…Неторопливо и обреченно потянулись гости Гнезда в гостиную праздновать Новый год. Самый странный Новый год в их жизни, и никто не мог поручиться, что все, что должно было случиться в старом, уже случилось. А потому пристально вглядывались они в лица друг дружки, резко и вдруг оборачивались, чтобы увидеть, кто за спиной, рассматривали на свет вино в бокалах — на всякий роковой случай, — и шарили взглядом по лицам, пытаясь определить: ты кто? Друг? Враг? Свой? Чужой?

Молча рассаживались, чувствуя самым малым нервом нелепость союза убийц и жертв, запертых в Гнезде, обреченных терпеть и надеяться на скорый исход. Их жизни до Гнезда стали призрачны и размыты, они словно провалились в щель между мирами, застряли в лимбо, и от них уже ничего не зависело. Они ничего не обсуждали между собой, подозревая и не доверяя, и у каждого была своя версия событий. За несколько дней они пережили цунами смертей, потрясения, скорбь, похороны, драки и застолья, а в запертой спальне умирал хозяин Гнезда, собравший их вместе. И мнился в этом некий тайный замысел великого Мэтра, некий нехороший знак, и восставал невольный вопрос: кто нашептал ему идею созвать их сюда и зачем?