Ночь Томаса

На карте, которая высвечивалась на мониторе, показывались все ориентиры, созданные как природой, так и человеком, в том числе и пирс Магик-Бич, где все и началось, когда я пришел туда, чтобы перекинуться парой слов с женщиной, появившейся в моем сне.

На полмили южнее пирса к морю выходил каньон Гекаты.

Поскольку речушка бежала по дну каньона не одно тысячелетие, область соединения каньона и моря могла формироваться по двум сценариям. Первый включал в себя отложения. Если конечная точка потока оставалась выше уровня моря, вода, вытекая из каньона, несла с собой ил, образовывая дельту, как при впадении Миссисипи в Мексиканский залив.

Если же каньон уходил в землю так глубоко, что его западный срез опускался ниже уровня моря, тогда ил выносился в Тихий океан. В этом случае, поскольку приливы тоже размывали берег, океан мог входить в устье каньона, создавая достаточно глубоководную бухту.

Учитывая геологический возраст побережья Калифорнии и отвесность берегов в этих местах, я рассчитывал на второй вариант. И когда присмотрелся к монитору, заметил, что задача моя сильно упрощается благодаря таблице цветов, приведенной в нижней части экрана.

Суша изображалась золотом. Белый цвет символизировал глубоководье, по которому мы сейчас и плыли. Синим показывалось мелководье, зеленым — участки, где во время прилива глубина значительно увеличивалась.

И достаточно широкий и глубоководный «канал» тянулся к бухте, которая образовалась в устье каньона Гекаты.

Что мне, собственно, и требовалось.

Оказавшись напротив каньона, я взял курс на берег.

Если ранее радар только сообщал о том, что ждет впереди, то теперь начал подавать резкие сигналы, выражая недовольство выбранным мною направлением движения. Я его выключил.

Когда приблизился к берегу на полмили, ожил канал 22, связывающий мой радиотелефон с катером Береговой гвардии. У офицера вновь возникла масса вопросов.

Я чувствовал, что мои действия отвечали лучше любых слов… и мог не сомневаться, что катер мчится к буксиру на всех парах.

Через окна рубки берега я не видел, только белый туман, толщу которого продолжал таранить буксир, но понимал, что скоро меня ждет встреча с чем-то более плотным.

Я прибавил обороты двигателей. Крепко держал штурвал. Морская карта показывала, что буксир идет точно по центру глубоководного «канала», находясь еще в миле от берега.

Шестью неделями раньше, в аббатстве Святого Варфоломея, высоко в горах, я впервые в жизни увидел снег, а через несколько дней попал в буран, какие случаются чуть ли не раз в столетие.

Магик-Бич стал для меня первым прибрежным городом, в котором я побывал. Поначалу он казался таким спокойным и радушным, разительно отличаясь от бурана, который засыпал снегом аббатство.

Возможно, со временем настроение у меня изменилось бы, но в тот момент, приближаясь к берегу на буксире, в густом тумане, я мечтал вернуться в сухую пустыню Мохаве. В Пико Мундо. Меня тошнило от воды во всех ее видах, за исключением той, что необходима для душа и слива в унитазе.

По каналу 22 радист катера, с которого наблюдали за движением буксира через спутник, перестал задавать вопросы и теперь с надрывом в голосе предупреждал об опасности.

У меня и без этого пронзительного голоса нервы натянулись, как гитарные струны. Так что радиотелефон я тоже отключил.

Сигнал глубомера прибавил в громкости, раздавался все чаще.

Снова зазвучала «Ода радости». Судя по личным впечатлениям от общения с Утгардом Ролфом, я бы предположил, что ему больше подошло что-нибудь из Вагнера или из репертуара рэперов.

Чем только Бетховен так пронял Утгарда, что он использовал его музыку в своем мобильнике?

На мониторе белизна глубоководья заметно сужалась с приближением к узкой полосе синевы. Потом шла такая же узкая зеленая полоса, и начиналось золото суши, уходящее за край экрана.

Я по-прежнему вел буксир по самому центру глубоководного «канала».

На уровнемер топлива даже не смотрел: нескольких унций хватило бы для завершения путешествия.

Вольтметр. К черту вольтметр. Я понятия не имел, что он измеряет. Возможно, из миллиона человек только один знал, зачем нужен этот прибор. Однако он занимал нижний левый угол приборного щитка, страшно довольный собой, посмеиваясь над теми, кто провел в море недостаточно много времени, чтобы понимать его важность.

Давление масла, температура воды, показания тахометров, все это меня более не интересовало. Эти приборы показывали бесполезную информацию, я прекрасно обходился без них.

Кто вызывал уважение, так это конструкторы глубиномера. С уменьшением зазора между днищем буксира и дном сигнал прибора звучал все чаще и пронзительнее.

Мой план базировался на допущении, что взрывоопасность атомных бомб не выше, чем у динамитных шашек.