Ночь ведьмы. Книга первая

Воцаряется молчание. Я знаю, что он смотрел на меня. Он знает, что я заметила, и это произошло не в первый раз. И все же я не кричу на него.

Почему?

Следовало бы.

Я ничего не говорю и пересекаю комнату, чтобы спуститься по лестнице туда, где он показал мне уборную. Я привожу себя в порядок, как могу, используя свежую воду, накачанную из акведука, – это не ванна, но лучше, чем ничего, – и к тому времени, как я возвращаюсь, капитан сидит на полу в углу напротив кровати, плащ хэксэн-егеря укутывает его вместо одеяла, которое я порвала, чтобы сшить защитные мешочки. Фонарь рядом с ним слабо горит.

На кровати расстелен другой плащ. Коричневый, в котором он ходил на рынок.

У меня есть свой плащ, но я не говорю об этом.

– Я разбужу тебя на рассвете, – предупреждает он, не открывая глаз. – Ты сможешь провести завтрашний день, рассказывая заключенным о маршрутах и леча всех, кто в этом нуждается. В день сожжения у вас будет несколько часов, прежде чем на Кристкиндэмаркте соберется достаточно народу, чтобы обеспечить укрытие. Колокольный звон в середине утра будет предупреждением, что все должны быть на месте и готовы к взрыву. А ты…

– В середине утра? Я думала, это произойдет после полуденного звона колокола.

Глаза капитана распахиваются, и он бросает на меня взгляд, полный такой паники, что мне становится стыдно за то, что я его дразню.

Я развожу руками.

– Шучу! Я знаю, что утром. Знаю, по каким маршрутам выводить заключенных и где мы с Лизель встретимся с тобой позже, у бокового туннеля. Знаю. Клянусь.

Он не успокаивается, и видно, что его тело напряглось и окаменело под плащом.

– Это не шутки, Фрици.

Я сажусь на кровать и наклоняюсь, чтобы снять ботинки, мои волосы свисают через плечо, некоторые пряди отяжелели от воды я пыталась вымыть самые грязные локоны, не намочив при этом всю голову, чтобы не простудиться.

– Я прекрасно все понимаю, – ворчу в пол.

Было проще, когда я могла отвлечься приготовлением зелий.

Было проще, когда мы были на Кристкиндэмаркте и за каждым поворотом нас ждало новое блестящее развлечение.

Но здесь и сейчас, в тишине его дома-крепости, когда я понимаю, что ничто не будет стоять между мной и солнцем завтрашнего дня…

Следовало купить ингредиенты для снотворного.

Кровать скрипит, когда я сворачиваюсь на ней калачиком, лицом к комнате, и наши с капитаном глаза оказываются на одном уровне. Я натягиваю его коричневый плащ до подбородка, и это, учитывая, что на мне плотная шерстяная юбка и мой плащ, почти согревает. Ночь все равно будет холодной.

Плащ пахнет как Кристкиндэмаркт – специями, маслом для жарки и падубом, – но и еще чем-то. Мускусом, в котором я узнаю его, только его.

Мой желудок сжимается, и я зарываюсь в ткань глубже.

Капитан тянется, чтобы погасить фонарь, но все еще глядит на меня. То, как он смотрел на меня последние несколько часов, было пропитано таким напряжением, что я удивлялась, как ему хватает энергии на это. Его взгляд пристальный, он словно способен раскрыть все мои секреты, просто наблюдая за тем, как я заправляю прядь волос за ухо, как прикусываю нижнюю губу.

Он вздыхает.

– Я не хотел показаться вспыльчивым. Это сложная ситуация сама по себе, но без Хильды… – Он подается вперед, морща лоб. – Мне нужно, чтобы ты встретилась со мной позже. Чтобы помогла мне найти ее. Я не могу… – У него перехватывает дыхание. – Я доверяю тебе в этом, Фрици.

– Ты думаешь, я сбегу, – замечаю я.

Его губы поджимаются.

Я переворачиваюсь на спину, смотрю в потолок, длинные деревянные балки в угасающем свете превращаются в тени черного дерева.

Мои глаза закрываются.

– Я обещала помочь тебе найти сестру, и я сдержу слово. Лизель сможет ее отыскать. Я знаю, у тебя нет причин доверять мне, но мы встретимся с тобой в туннелях.

– Это честный обмен, и у тебя тоже нет причин не доверять мне.

Уголки моих губ изгибаются в улыбке.

– Верно. И все же мне не следовало дразнить тебя. Я не отношусь к этому легкомысленно, клянусь. Моя мать часто говорила, что моя дерзость меня погубит.

Говорить о ней – все равно что глотать колючку. Слезы жгут глаза, к горлу подступает ком.

– Без сомнения, существуют способы умереть и похуже, – произносит он, затем резко выдыхает. – Я не хотел… это прозвучало неправильно.

Мое тело напрягается, я закрываю глаза и замираю в тишине, позволяя молчанию поглотить его слова и воспоминания, которые они пробуждают.

Я не буду думать о ее теле, привязанном к столбу.

Я не буду думать о том, какой мучительной была для нее смерть.

Свет все еще пульсирует под моими веками. Капитан не выключил фонарь.

– Мне надо спеть тебе песенку на ночь? – я стараюсь, чтобы слова прозвучали легко, но получается так же болезненно, как все, что я теперь чувствую.

В ответ раздается раздраженный вздох, за которым свет гаснет, пока все не погрузится во тьму и останется тьмой, даже когда я открываю глаза. Я задыхаюсь, потрясенная глубиной мрака, хотя удивляться не стоит: в этой части дома-крепости нет окон и внутрь не проникают лучи лунного света…