Ночь ведьмы. Книга первая

Я выгибаюсь в такт его движению, приподнимаю голову и в темноте чувствую, что его лицо теперь на одном уровне с моим. Чувствую, как его выдох колеблет воздух, ощущаю пряность его дыхания, которое вырывается резким порывом и обжигает мой язык. Я не могу точно сказать, насколько он от меня далеко, но чувствую пространство, точнее его нехватку между нами.

Я придвигаюсь ближе.

Темнота снова поглощает нас. Это мираж, гипнотизирующий и опасный, сплетающий паутину обманчивой пустоты, сказочной бездны, будто ничего из того, что здесь происходит, на самом деле не существует.

Как нет и того, как наши губы внезапно прижимаются друг к другу.

Того, как мы оба замираем, целуемся, а наши тела переплетаются.

Это вымысел.

Это нереально.

Он наклоняет голову, его рот скользит по моему, резкие уголки и мягкая нижняя губа. Мне кажется, что на секунду я ощущаю прикосновение его языка, быстрое, осторожное прикосновение к моему рту.

У меня в животе разжигается пламя, успокаивая дрожь, распространяясь до кончиков пальцев. Это то тепло, которое растапливает замерзшие области моего мозга, оцепеневшее эхо меня самой, и я наклоняюсь, прижимаясь к груди Отто, пряча голову в пространстве между нами.

О schiesse, что я наделала?

Что он наделал?

Моя рука сжимается на его рубашке. Я бы отодвинулась, если бы нашлось место, если бы не было все еще так холодно. Мне следует попросить его вернуться в свой угол. Нужно сказать, чтобы он уходил.

– Поспи немного, – шепчу я ему в грудь.

Чувствую, как бешено колотится его сердце. В унисон с пульсом, который я ощущаю у себя на шее. Быстрые, отрывистые удары.

– Ты тоже, – шепчет Отто, и, ох, это звучит так, что я слышу, как в его голове тоже крутятся едва сдерживаемые мысли.

Я прижимаю подбородок к груди и заставляю себя лежать как можно тише.

18. Отто

Утро наступает слишком быстро, но я не сплю уже несколько часов.

Мы были рождены, чтобы убивать друг друга.

И все же она прижимается ко мне всем телом.

Я чувствую, как бьется ее сердце. Ее тихое дыхание прерывисто. Ее нежные веки сомкнуты во сне, а линия обнаженной белой шеи в нескольких сантиметрах от моих губ.

Жар охватывает мое тело при мысли, как мы близки.

Как близки мы были. Прошлой ночью она отстранилась, но часть меня – большая часть меня – жаждет, чтобы она посмотрела сейчас на меня, прикоснулась губами к моим, пересекла тот мост, который мы не перешли в темноте.

Я никогда не хотел носить черный плащ хэксэн-егеря. Я не охотник. Но, боже милостивый, я думаю, что всю оставшуюся жизнь буду искать то спокойствие, которое испытываю, когда она в моих объятиях.

Она шевелится, что-то бормоча в пограничном пространстве между сном и бодрствованием, и я закрываю глаза, желая, чтобы солнце поглотило себя огненной смертью и погрузило нас в вечную тьму, никогда не всходя.

– Отто? – тихо спрашивает она. Это робкий шепот, неуверенный вопрос, оливковая ветвь.

– Еще не утро, – говорю я.

Она поднимает руку, и солнечный луч скользит по ее запястью.

– Уже утро, – шепчет она. А затем поднимается с кровати, оставляя за собой только холодную пустоту.

Я сажусь и потягиваюсь, пряча ухмылку, которая готова сорваться с моих губ, когда я вижу, как ее взгляд опускается туда, где подол моей туники задирается, когда я поднимаю руки над головой. Приятно осознавать, что она смотрит на меня так же, как я смотрю на нее. Я ловлю ее взгляд, и на ее щеках проступает яркий румянец. Могу точно сказать, в какой момент она вспоминает прошлую ночь и то, как близки мы были. Чувствую, как и сам вспыхиваю. Почему это так неловко? Мы же ничего не делали.

«Но мы хотели…»

А потом она говорит:

– Полагаю, сегодняшний день не хуже любого другого подходит для того, чтобы быть арестованной и брошенной в тюрьму, не так ли?

«Нет». Протест вскипает во мне, как кислота, но я проглатываю его.

Она начинает описывать маршруты, которые запомнила, те, о которых сообщит заключенным.

– Из гипокауста ведут два пути. Половина идет налево, половина направо. Те, что пошли налево, разделяются на второй развилке – одна группа снова уходит налево, другая идет средним путем… – она продолжает, точно повторяя заученное, и достает из шкафчика кусок хлеба и банку консервов, разделяя еду на двоих, чтобы мы позавтракали вместе.

Я жую как можно медленнее, но наступает время идти. Встаю и набрасываю на плечи черный плащ. Когда я распахиваю ставни, мой эмалированный значок поблескивает в лучах раннего утра. Я слышу, как она встает, поправляет одежду, собирает звенящие стеклянные пузырьки.

Когда я оборачиваюсь, мы больше не Фрици и Отто.

Мы ведьма и охотник.

И время пришло.

– Я пойду первым, – говорю ей, перешагнув через раму и ступая на ящик, который служит лестницей на второй этаж. – Убедись, что тебя никто не видит. – Она кивает. Мы не можем так быстро раскрыть все карты. Конечно, было бы проще воспользоваться акведуками. Но я и не хочу привлекать к ним слишком много внимания, не сейчас, когда они нам нужны.

Еще рано, и улицы пусты. Фрици с легкостью спускается по ящикам и ловко спрыгивает на землю рядом со мной.