Голубь покружил над ней разок, словно желая утешить, и улетел. В этот момент ее сердце разрывалось от потери. Татуировка на шее пульсировала холодным огнем, меняя форму. И снова ее связь перешла к кому-то другому, и она снова не имела даже голоса. Но это было бы в последний раз. Она не знала, чья это была мысль, Ачарьи или ее собственная, но она уменьшила ее боль.
– Дело сделано, – сказал Бхайрав дрожащим голосом.
– Я знаю, – сказал Ачарья, с отвращением взглянув на свою правую руку. – Теперь мы уйдем.
Бхайрав выпрямился и попытался, вернув самообладание, напустить на себя спокойный вид.
– Погрузите ее в экипаж, – приказал он стражникам.
Катьяни вскрикнула, когда грубые руки схватили ее за плечи и рывком поставили на ноги.
– Я сам.
Дакш оттолкнул стражников и подхватил ее под руки. Она уставилась в его мрачное лицо, слишком ошеломленная, чтобы протестовать.
– Но Айрия, вы испачкаете кровью свои одежды, – сказал Бхайрав.
Дакш не ответил. Он согнул колени и потянул Катьяни к себе на спину, положив ее руки себе на плечи. Каждое движение отзывалось в ее теле болью, но она сжала губы, твердо решив не издавать ни звука. Она скрестила руки у него на груди, а он схватил ее за запястья и выпрямился. Он нес ее так, чтобы не прикоснуться к ее истерзанной спине и не причинить ей боль.
Они направились прочь по коридору, и молчаливая толпа расступалась перед ними, словно река. Катьяни одаривала болезненной, окровавленной улыбкой всех, кому не повезло попасться ей на глаза. Они поспешно отводили взгляды и жестами пытались отогнать зло.
Но зло придет за ними. Уже пришло. Они просто еще этого не знали.
Дакш пронес ее по подъездной дорожке, через дворцовые ворота, мимо садов прямо к внешней части крепости. Стражники, горничные, садовники, писцы и священники останавливались, чтобы поглазеть на них. Она одаривала их той же болезненной улыбкой, что и толпу в зале; они тут же отшатывались и спешили прочь. Никто не пытался их остановить. Бхайрав, должно быть, послал гонца вперед них, чтобы ворота оставили открытыми и путь для Ачарьи был открыт.
За последний час стало пасмурно; поднялся легкий ветерок, и пот у нее на лбу начал высыхать.
– Я могу идти, – сказала она, но слова невнятно перетекали одно в другое.
Дакш не соизволил ответить.
– Отбрось свою гордость и позволь ему нести тебя. Нести слабого – хорошо для кармы, – сказал Ачарья.
Теплый, приятный дождь – как же она любила играть под ним в детстве. Айану и Реве он тоже понравился, но Бхайрав терпеть не мог промокать. Они часто дразнили его, вытаскивая в сад, когда лил дождь, а служанки гнались за ними, крича, чтобы они сейчас же возвращались.
Каким ужасным теперь казалось это воспоминание. Хотела бы она, чтобы Ченту его забрал. Чтобы Ченту забрал у них все хорошее и плохое, горькое и сладкое. Ничто из этого не больше было реальным.
Они пересекли внешний двор и вышли из крепости через ворота, от которых вела извилистая тропа. Он нес ее уже больше мили, но не смог бы спуститься по скользким ступеням с ней на спине.
– Я могу спуститься вниз, – сказала она, стараясь придать своему голосу силу и уверенность. Но раздался лишь хриплый шепот.
– Заткнись, – сказал Дакш, крепче сжимая ее запястья.
– Дакш, – отрезал Ачарья голосом, полным упрека. Через их связь она почувствовала его недовольство.
– Прости, – сказал Дакш через мгновение. – Я хотел сказать, пожалуйста, не отвлекай меня.
Но он не упал – само по себе чудо. Несмотря на то что дождь усилился, они благополучно спустились с холма. Ачарья держал над ними свой посох, отводя воду так, что казалось, будто они находятся в стеклянном ящике.
Кучер гурукулы и сам экипаж ждали у подножия холма. Ачарья Махавира забрался внутрь и помог Дакшу уложить Катьяни на покрытый травой пол кареты лицом вниз. Она вдохнула аромат травы, и у нее закружилась голова. Дакш сел на скамейку, и лошади тронулись.