Ночь всех проверит

Она видела тугие косы Мрии, уложенные на макушке в высокий гребень. Анна рассматривала эту красивую породистую голову; наблюдала, как повинно склоняется гладкая и крепкая, плавно переливающаяся в округлые плечи шея подруги. Анна слушала речь Ксантиппы и думала о том, что наставница «делает коридор действительности слишком узким». И Мрия заперта в нем, и не сопротивляется, и уже начинает верить госпоже и казнить себя. Мрия даже не замечает, что Ксантиппа намеренно не оставляет ей шансов оправдаться и вернуться к прежней внутренней свободе – главному инструменту, вручаемому белошвейкам первой триады вместе с «АДРОНом» и «Иглой».

Внутри Анны постепенно росло сопротивление.

Она вмешалась в беседу, дерзко нарушив правило, которому учили на «Галере»: с госпожой одновременно может разговаривать только одна белль.

Анна решительно перехватила ребенка поудобнее и держала Надьежду, как древко стяга, вертикально. Вид у нее был самый решительный.

Вторая белль сказала:

– У меня есть только моя жизнь и мой опыт. «АДРОН» ни при чем, ничего он не создает лично для меня или для Мрии. Я прекрасно помню, как тяжело было поддерживать патрульный корабль в эпсилон – невероятно, мучительно тяжело. Я думала, не переживу тот полет. Победили мой труд, моя воля, мое терпение и действие, равное противодействию. И никакой мистики. Я справилась сама, «АДРОН» оставался только моим инструментом. Если это – не настоящая жизнь, то я не знаю, что может быть более реальным. Госпожа, ваша теория – только теория. Теорий много, они разные, на любой вкус и в каждом времени свои. Иногда теории отступают под натиском фактов. …Помните, вы учили нас не обращать внимания на космофлотские суеверия? Это искусственно посеянные слухи, говорили вы, как и сплетни о белошвейках – беспросветных дурехах, нуждающихся в твердом руководстве. Обществу выгодно заблуждаться насчет нас, и поэтому бесполезно доказывать, что мы – другие. И самое правильное для белошвейки – не поднимать глаз, а на самом деле – быть себе на уме. Это избавит нас от ненужных проблем и в итоге обернется большей свободой, свободой в квадрате, в кубе для всех белошвеек космоса. Нас держат особняком, отдельно от Звездной флотилии, потому что так проще: меньше недоразумений, меньше недопонимания, меньше вопросов. Зачем раздражать общество мыслью о том, что в руках белль неограниченные возможности? …И вот мы следуем этому правилу. Но потом получается, что почти невозможно донести то, что узнали белль, до остального звездного человечества. И никто не помогает нам проверить наши открытия. Я не знаю, хорош ли этот старый порядок. Ведь он создает барьеры для информации. Что может быть вреднее?

Ксантиппа развернулась ко второй мастерице всем корпусом.

Она оценила уверенность белль и сделала знак Мрии забрать дочку у решительной подруги:

– Продолжай, продолжай, девочка! Это интересно, и в этом – ты вся! Только к чему ты клонишь?

– Ваша теория кластеров может оказаться вашим личным заблуждением. Вселенная слишком невероятная, слишком сложная, слишком ценная, чтобы обращаться с ней, как с разменной монетой – бросать и заменять на другую, и все ради благополучия одной девушки. И тогда, выходит, все мы существуем в одном-единственном экземпляре. И «АДРОНы» созданы лучшими умами человечества, а не наоборот. И торсионные поля вполне физические константы, хоть ум человеческий пока не может их понять. Когда-нибудь я узнаю, есть ли кластеры на самом деле, и одной спорной теорией станет меньше. И я рано или поздно узнаю правду об эпсилон, если мне хватит на это жизни.

Ксантиппа помнила, от кого уже слышала эти слова. Патрульный пилот сказал так, бросаясь в эпсилон.

Наставница подумала: «Зачем я все это наговорила? Что я изменила в их молодой жизни? Сделался ли после моих слов легче их путь?.. „Не там, где Лета плещет свое забвение, а там, где жизнь пока еще ходит по воду, даруй мне, Господи, редкостное умение – смолчать по поводу, а не сказать по поводу…“[4]»

Ксантиппа приказала себе вернуться в действительность, и ее окружили запахи и звуки. Она отметила, как свежа зелень вокруг, как бьется веселый пульс леса и как молоды и хороши собой ее воспитанницы среди растений этого юного мира…

Ксантиппа улыбнулась девушкам:

– Ты молодец, Анна. Возможно, ты полностью права. Мир?

Они обнялись.

– Чем займетесь, мои драгоценные?

– Ничем особенным, – за двоих ответила Анна и облегченно вздохнула, обрадовавшись концу тяжелого разговора. И сзади обняла приободрившуюся подругу: – Я перемою зелень для салата, испеку хлеб на утро. Эти люди, лесорубы, рано начинают работу и работают до вечера. Надо помочь им по кухне.

Мрия подхватила:

– Я натрясу спелых вишен, Оази нас угостила и показала, где растут. Может, это вовсе и не вишни, но похожи. И вкусные-е-е.

– Эх, жаль, мне пора, – сказала Ксантиппа, устало, тяжело поднимаясь со скамейки. Белошвейки никогда не видели госпожу такой разбитой.

– Люблю фрукты. Завтра соберите чашечку вишен и на мою долю, если не трудно.

Рейнясу спросил у Ксантиппы, когда прощался с Оази, доброй и ласковой с ним: