Ночь за решётчатым окном

В эту ночь в комнате было тихо и темно, лишь масляная лампадка освещала угол с висевшей старой иконой. Полночи пламя трепало, то вдруг вытягиваясь тонкой святящейся нитью вверх, то прибившись к основанию, еле заметной точкой угасало и чахло, но не тухло. На небольшом письменном столе, с оклеенной фотографиями звезд кино столешницей, стояли пузырьки с лекарствами, мазями, таблетки снотворных и обезболивающих лежали горой. Тут же пара теплых вязаных носков и стопка горчичников, которые мочили, оборачивали тряпочкой и вкладывали в эти самые носки, чтобы греть ноги. Трехлитровая банка липового меда, окруженная лекарствами и снадобьями, была наполовину пуста, так как часто его употребляли не только внутрь, но и намазывали на капустные листья и прикладывали на грудь и спину, чтобы вылечить простуду. Записки, рецепты, книги, все это складировалось тут же. Иногда сопя, вздыхая, или разговаривая, на кровати спала женщина в заношенном коричневом халате. Спасаясь от озноба, она куталась в шерстяной платок, пытаясь уместить под ним всю себя.

Дверцы шкафов, столов, трюмо и комодов – все было открыто настежь. Все, что могло выдвигаться, или открываться, было нараспашку. Одежда, документы, книги и фотографии, давно прочитанные журналы, посуда и украшения, письма и телеграммы, к старости человек складирует все, что вызывает хоть какие-то воспоминания. Не спеша, одну за другой, маленькая, высохшая старушка в белой вязаной крючком шапочке, закрывала на ключ распахнутые дверцы. Длинная цветастая юбка скрывала ее больные ноги, светло-голубая шелковая блуза с длинным свободным рукавом и манжетой придавала сдержанную нарядность. Больше никому не доступные хранилища ее памяти и документальные киноленты ее жизни, часто всплывающие и просматриваемые вновь и вновь закрыв глаза и погрузившись в собственные воспоминания. Все это она запирала одним и тем же ключом, не спеша, стараясь еще раз получше рассмотреть прожитое. В углу комнаты пламя лампады трепалось все меньше, свет становился чище, нарочитая яркость тянувшегося вверх пламени пропала. Закрыв последнюю дверцу, старушка посмотрел на сидящую в кресле у окна пожилую женщину, укутанную серым пледом. Рук ее видно не было, лицо умиротворенно застыло, лишь одна нога была отставлена вбок, надежно спрятанная в черный валенок. Без сожаления, с улыбкой и спокойствием она вышла из комнаты, не отбрасывая тень. На улице была зима, большие сугробы съели пространство двора, оставив лишь маленькие дорожки для передвижения. Снег шел в эту ночь сильный, белым кружевным тюлем опускаясь на землю.