Ночи северного мая

– Мы все знали, что это ты его прикончил, – спокойно подтвердил Семён Петрович, швыркая чаем по-сибирски из блюдца. – Знали, но не дали ход делу. Тут такое бы началось, не дай бог! Когда Дора начала собираться, помогли ей, чем могли. Юрий Васильевич догадался, что к чему, тоже не стал трезвонить в район. Испугался. Ох, как он тогда испугался!

Мелкий осколок врезался в ладонь, глубоко надрезав кожу. Сергей схватился губами за рану, пытаясь остановить кровь.

– Ой, да ты порезался! Где у меня бинты? – перепугался Семён Петрович. – Не надо себя мучить, Серёжка, ты ни в чём не виноват, ты правильно поступил. Мы-то не знали, что дальше делать, а ты одним ударом решил все наши проблемы. Ребёнок не побоялся, а мы, взрослые, испугались. Я же тебя не оправдываю. Нельзя убивать человека, сам знаю, но у тебя не было другого выхода. А судьба сама решит, что с тобой делать. Если ты нагрешил, она тебя накажет, если праведное дело совершил, то обогреет. Не трави себе душу, Серёженька! Ты у себя один на целом свете. Должен беречься. Твоя жизнь дороже всего. Дороже денег, власти, славы. Дай перевяжу твою рану.

Старик склонился над пораненной рукой, а Сергей с тоской смотрел на лохматый загривок бывшего завхоза, до спины заросший густым пухом. И не было в его жизни ничего роднее, чем эта спина со склонённой головой. Больше всего сейчас Сергей боялся разрыдаться на руках у старика. Тело сотрясали внутренние конвульсии.

– А ведь ты из хорошей семьи, Серёженька! Раньше в детдомах старались скрывать сиротскую родословную, дескать, это травмирует детскую психику. Ничего вам не говорили. Так, слухи разные ходили, и всё, а вы ничего и не знали.

Подступившие рыдания, казалось, вырвутся на волю безумным криком. Сергей схватился другой рукой за горло, радуясь, что Семён Петрович не видит его мучений.

– Тебя привезли раздетым, нашли на вокзале в Томске. Твой отец на минуту отвернулся, а ты и потерялся. Отец у тебя из раскулаченных. Его ребёнком вывезли вместе с родителями. Они откуда-то с юга. Крепко жили, богато. Все вымерли здесь, а твой отец выжил, воспитывался в детдоме. Вырос, выучился, получил высшее образование, женился, но жена умерла, что-то с сердцем случилось. Так ты стал сиротой. Это всё с тридцатых годов пошло, вся история твоих несчастий оттуда идёт. Ты должен исправить плохую линию. Тебе надо жить за всех: за дедов, за отца и мать, за Дору. И жить по-честному, без дураков. Понял?

Семён Петрович отбросил перевязанную руку Сергея и посмотрел на него долгим пристальным взглядом. Москвин отвернулся. Оказывается, у него есть корни, изъязвлённые, израненные, но твёрдые, настоящие. Крепкие.

– Ты в деда пошёл, я думаю. Говорят, он до последнего бился за честь семьи. Так что тебе надо продолжать род. Ты честный парень, твёрдый орешек. Ты пей чай, я щас другую чашку достану.

Москвин потрогал дрожащий подбородок. Рыдания были близко, гораздо ближе, чем он думал. Раньше он думал, что эмоции можно заглушить, а воспоминания вычеркнуть из памяти. Человеческая психика оказалась сложнее космического корабля. На неё нет управы. Она живёт сама по себе. Никакие уговоры на неё не действуют.

– Отец искал меня? – прошептал Москвин, ухватив подбородок обеими руками. Внутренняя лихорадка стала слабее.

Семён Петрович вздрогнул и, пригнувшись к полу, чтобы не смотреть в глаза Сергею, негромко произнёс: «Искал! Как же без этого? Весь Север объехал. И к нам в детдом приезжал, но Юрий Васильевич не признался, что ты у нас. В посёлке твоего отца жалели, он же некоторое время жил здесь, потом уехал. Сказал, что будет искать тебя по стране, и сначала доходили слухи, что где-то его видели, потом всё стихло. Больше он не появлялся в посёлке. Видать, сгинул твой отец. Сибирь у нас большая!»

– А Дора знала?

– Она всё знала. Ничего не смогла сделать. Её бы уничтожили. Дора умела молчать. Жизнь научила её держать язык за зубами. Бедная Дора! Она столько пережила, не дай бог никому.

Сергей онемел. Ничего бы не было – ни Волчары, ни Хруща, ни Доры, – если бы отец забрал его из детдома. По чужой прихоти ему исковеркали жизнь. Слёзы медленно отступили. Глаза стали ясными. Сергей выпил чай, но категорически отказался от предложения Семёна Петровича посмотреть основное здание детдома. Не на что там смотреть! Дела ждут.

Они попрощались, стоя в дверях. Сначала оба оробели, пытаясь сказать что-то ласковое друг другу, а потом крепко обнялись, превозмогая смущение.

– Не обижайся на судьбу, Серёга! Это хуже, чем просто жить. Живи как человек, и за всё тебе воздастся.

Когда Сергей вышел на улицу и зашагал к воротам, старик громко крикнул: «А Хруща ты пришил?»

Сергей замер. Спина превратилась в деревянный щит.

– После ухода Юрия Васильевича Хрущ забрал все документы из сейфа. Он шёл по твоему следу. Это ты его?

Москвин дёрнулся, ослабляя мышцы, но не обернулся. Он хотел поднять руку, подтверждая ответ на вопрос, но передумал. Пусть старик сам сообразит, что к чему. Семён Петрович Чугунов всегда был сообразительным человеком.

* * *