Ночи северного мая

– Вызывал-вызывал, – сказала Наташа и вздохнула. Она старалась не смотреть на Сергея. Наташино сердце разрывалось от жалости. Девушке очень нравился симпатичный мизантроп высокого роста с галантными манерами. Оперативники смеялись над ним, но исподтишка. Особенно всех веселил тот факт, что Москвина подсадили к товарищу Басову. Старого ветерана недолюбливали и втихую называли старым бериевцем, а потому всячески избегали и в компании не приглашали. Товарищ Басов держался особняком, ему не нравилась молодая поросль оперативного сообщества.

Так они и жили в атмосфере взаимного недоверия, пока в отдел не прислали Москвина. Никто из оперов не захотел сидеть со стажёром. Тогда Герман Викторович определил Сергея на стажировку к Басову. А что оставалось делать? Куда-то нужно было запихать молодого специалиста. Вот и посадили к старшему товарищу, служившему ещё при Сталине. Человек все режимы пережил. Всех вождей похоронил. Только за это его можно было представить к ордену, однако не представили. Так и сидел бы товарищ Басов в гордом одиночестве, но тут появился новенький. И старый служака вволю отыгрывался на молодом сотруднике. Он измывался над Москвиным целенаправленно и систематически, наслаждаясь моментом, что ему во власть попал неопытный и неокрепший воробей. И так случилось, что поначалу Сергей упустил возможность стать своим в коллективе, а назад дороги уже не было. Наташа ещё раз вздохнула. Она не знала, чем помочь тонкому и ранимому стажёру Москвину.

– Идите-идите, Герман Викторович ждёт вас, – прошелестела Наташа и кивнула на обитую коричневым дерматином дверь.

– Так я пойду? – спросил Москвин и беспомощно застыл, колеблясь между двумя жгучими желаниями. Одним из них было юркнуть за дверь и, промчавшись мимо сонного дежурного, сбежать по лестнице прямиком в пустынный переулок, а вторым и более человечным оставалось желание пожать доброй Наташе её ладошку, мягкую и тёплую. Сергей уже протянул руку, но спохватился и схватился за дверную ручку. Наташа ободряюще улыбнулась. «С Богом!» – многозначительно прошептала она. Сергей оглянулся, и Наташа увидела, что он словно окосел от ужаса. Левая сторона лица слегка опустилась, а правая приподнялась. Она жалобно сморщилась, в это время из открытой двери послышалось грубоватое: «Да входи ты, входи, наконец!»

И Сергей решительно переступил черту, отделяющую нормальную жизнь от ада. В нормальной оставалась Наташа с доброй улыбкой на простоватом лице, твёрдые принципы и строгие правила, а в аду жили товарищ Басов и Герман Викторович Петров. С людьми все могут жить. С демонами сможет не всякий. В этом мире выживает сильнейший. Дверь с грохотом захлопнулась. Позади раздался протяжный всхлип. Это заплакала Наташа.

* * *

Массивная мебель надвигалась на посетителя, угрожая обрушить на него всю мощь лишь за один неверный шаг. Или за невзначай сказанное слово. Всё огромное, топорщащееся, агрессивное. И живое. Мебель дышала, смотрела и угрожала. Стол набычился, диван нахмурился, картина на стене агрессивно зазывала в нарисованный мир. Сергей огляделся. Ему казалось, что он попал в мир одушевлённых предметов. Всё здесь было живым, и всё старалось подавить вошедшего. В какой-то момент он почувствовал, что диван медленно надвигается на него, чтобы раскатать в тонкий лист наподобие бумажного. Толстобрюхое чудовище в один миг превратилось в асфальтовый каток, обладающий характером и желаниями.

– Наслышан-наслышан о ваших подвигах! – воскликнул Герман Викторович, выглядывая из-за огромной стопки бумаг. Обладатель громового баса не соответствовал внешнему облику. Начальник выглядел тщедушным подростком. Маленькие ручки, скошенная набок голова, узенькие плечи. Ничтожные размеры хозяина кабинета и объёмы массивной мебели вконец подавили волю Сергея. Столь резкий контраст угнетал, отнимая способность полноценно парировать удар.

– Мы вас взяли в отдел, чтобы использовать вашу неопытность в оперативных целях. Преступный мир вас ещё не знает. О вас никто ничего не слышал. Вы нигде не засветились. Я предложил ввести вас в сложную разработку с целью выявления преступного элемента. И что же я получаю в ответ? А?

Герман Викторович привстал и стал ещё меньше размером, словно его сдули, как воздушный шарик. Сергей боялся посмотреть в его сторону, чтобы не засмеяться. Смех мог стать лекарством от страха, но смеяться в этом кабинете запрещено по уставу. Здесь не смеются. Здесь только плачут. Внутренне, разумеется. Сергей представил, сколько оперативников прошло через этот кабинет. Наверное, они так же боялись Петрова, как в эту минуту боялся он. Маленький человек за дубовым столом обладал огромной властью над судьбами и душами людей, приписанных в штатную структуру отдела.

– Не слышу! Вы что-то сказали?

Петров упал в кресло и задумался. В кабинете повисла тягучая и вязкая тишина, прерываемая звонким цоканьем секундной стрелки в настенных часах.