Ночи становятся короче

— Я ведь и на завод могу вернуться, — сказал Лаци. — Кстати, Репце уже звал меня обратно.

— Разумеется, там и пайки дают, а будущему главе семьи нужно думать о будущем…

— Не об этом речь. Но ты мне ответь: выступал Хайагош с нападками против Фрезлера или не выступал? Пытался он освободить из-под стражи священника Ковальски или не пытался?..

— Я, дружище, лично присутствовал на том совещании и должен тебе сказать, что у Хайагоша более острое политическое чутье, чем у Фрезлера. Мы еще должны поблагодарить его за то, что он предупредил нас об опасности антикоммунистической пропаганды в адрес коммуниста — начальника полиции.

Стало тихо. Лаци не знал, что сказать. Он любил и уважал Фюлепа, и вот теперь попал в такое неудобное положение. Да и что ему можно сейчас сказать? Пообещать, что впредь он будет более осторожным?.. Смешно! Да Фюлепу такие обещания и не нужны.

— Надоело мне порядком, дружище, постоянно исправлять ваши ошибки, — рассерженно сказал Фюлеп. — Я с большим трудом разыскал этого Хайагоша, вырвал его из рук озверевшего Лёринца Рабица, а ты тут начинаешь подкапываться под него, нанося тем самым удар по фронту единства. А кого я завтра найду на место Хайагоша? Кого?

— Почему «постоянно»?.. Я, например, споткнулся первый раз, — возразил Лаци.

— Если бы ты один такой был… Ты представь себя на моем месте… Я, как угорелый, мчусь в Дебрецен за Хайагошем. К счастью, встречаю там знакомого в секретариате, вместе с которым в свое время сидел в тюрьме… А какой-то Рабиц всех называет оппортунистами, угрожает, но мне все же удается вырвать Хайагоша. Тут появляешься ты со своей статьей. Хорошо еще, что у Жужи больше здравого смысла, чем у тебя, а то быть бы беде. А завтра мне снова нужно ехать в Дебрецен, помогать освобождать уже самого Лёринца Рабица.

— Освобождать?!

— Заявляется ко мне, представь себе, отец Лёринца и говорит, что сына его арестовали русские. Просит, умоляет: «Езжай, Йошка, скорее в Дебрецен, спаси сына, а то, чего доброго, загонят его русские в Сибирь, тогда уж его оттуда не выцарапаешь». Посмотрел я на старика, и жалко мне его стало: как-никак отец, а отцу сына всегда жалко, даже если тот идиот. Крутится около меня старик, покоя не дает: «Йошка, что же это такое? Неужели опять власть у буржуев оказалась? Разве мой сын не воевал за новую жизнь?» Пришлось объяснять старику, в чем суть целей пролетариата, который, прийдя к власти, не все старое ломает и прочь отметает…

— Не понимаю я, почему русские товарищи арестовали Лёринца? — Лаци обрадовался, что разговор перешел на другую тему.

— Да потому, что он перенес свою деятельность за Тису и начал арестовывать там богатых крестьян да сельских судей, но ведь и те могут найти на него управу в Дебрецене! А уж поскольку мы выступаем единым фронтом с партией мелких хозяев, нам никак нельзя нарушать единство. Вот почему я тебе и сказал, что снова еду в Дебрецен исправлять ошибки, которые натворил там Рабиц…

Фюлеп встал из-за стола, подошел к Лаци и протянул ему злополучную статью, заметив:

— Не понимаете вы, как чувствительны люди, а пером можно нанести очень тяжелую рану. — Положив руку на плечо юноши, добавил: — Послушай, я тебе действительно надаю тумаков, если ты не пригласишь меня свидетелем на твое обручение…

— Мне нужны два свидетеля… одним будешь ты, другим — Шуханг, — быстро сказал Лаци.

Фюлеп подошел к окну и выглянул на улицу, заслонив собой почти все окно.

— С Шухангом мне будет не особенно приятно идти в церковь. Ты же знаешь, что он не любит священников. Он так радовался, когда увидел Ковальски под конвоем полицейских.

— В церкви мы венчаться не будем, зарегистрируемся в магистрате, и все…

— А, это совсем другое дело. Тогда можно и с Шухангом. — Фюлеп протянул Лаци руку и уже дружелюбно сказал: — Но, смотри, в следующий раз ты уж советуйся со мной по поводу таких статей. В нашей работе мало зарядить винтовку. Нужно еще знать, и знать точно, в кого ты будешь целиться. Ну, привет.

Когда Лаци вышел из кабинета Фюлепа, Жужи с любопытством посмотрела на него и спросила:

— Ну как, здорово тебе досталось?

— Мне?.. Очень мило побеседовали с товарищем Фюлепом.

— Господин редактор, вы уж мне не морозьте голову… Что с Хайагошем?..

— Ты имеешь в виду статью? Вот она, пожалуйста.

— А что с ней делать?

— Брось в корзину для мусора.

Жужи победоносно рассмеялась, а Лаци с безразличным видом вышел из комнаты.

Поздно вечером он вместе с Жужи возвращался домой.

Вечер был теплый. Чувствовалось приближение весны.

Мимо прошел русский патруль. У каждого солдата на рукаве была красная повязка. Солдаты шли в ногу, сжимая рукой ремни, на которых за спиной висели карабины.

Чувствовалось, что город начал жить мирной жизнью. Жужи посмотрела на полную луну и заговорила о литературе.

— Скажи, ты почему пишешь стихи? — спросил ее Лаци.

— Потому что я не могу не писать их. Скажи, а почему ты пишешь свои статьи в стенную газету?

— Это совсем другое дело.