Ночи становятся короче

Нам сообщили, что летчик-истребитель первого класса майор Петер Моравец во время полета почувствовал себя плохо (у него произошло кровоизлияние), в результате чего ударился о бетонную полосу, самолет загорелся. От майора ничего не осталось. Часов или пуговиц и тех не нашли. Майор Петер Моравец канул в небытие. Специальная комиссия самым тщательным образом обследовала обломки сгоревшего самолета, а затем их собрали и увезли на грузовике. Однако исследование причин катастрофы все еще продолжалось.

Члены комиссии опросили всех тех, кто мог сказать что-нибудь о Моравеце: порой опросы дают больше, чем показатели приборов.

Но мы, летчики, никак не могли сжиться с мыслью, что Пети уже нет и никогда не будет с нами.

Казалось, он войдет сейчас и скажет:

— А знаете ли вы, что лучше рюмки коньяку?

Все мы хорошо знали, что он ответит, но молчали, а Шагоди недовольно говорил:

— Ну уж сам говори, а то тебе не терпится.

Петя совал в рот сигарету и начинал искать в кармане спички. Не вынимая сигареты изо рта, бормотал:

— Вот что я вам скажу, друзья… Две рюмки коньяку намного лучше, чем одна. Так что прямо в корчму, где каждый выпьет по рюмке коньяку. Плачу я. — И не шевелясь, он смотрел перед собой, наслаждаясь нашим замешательством, а потом тихо продолжал: — Дело в том, друзья, что в мою холостяцкую квартиру вошла женщина. Представляете себе, в мою медвежью берлогу вошла женщина…

Даже нам с Шагоди он не сказал, кто была его избранница. Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что этой избранницей была Катя Пулаи.

Когда мы вышли из загса, я сказал Шагоди:

— Видишь ли, старик, этот наш друг не такой уж лопух. Смотри-ка, завладел Катей, правда окольным путем, но завладел.

Шагоди долго шел молча, а потом ответил:

— Пусть они будут счастливы.

Я остановился и с удивлением спросил:

— А в чем, собственно говоря, дело?

— Видишь ли, если подходить к этому делу серьезно, то… Да ты и сам знаешь, что они не созданы друг для друга… Это небо и земля. Вообще-то, я этого не знаю. Катю я уже давно не видел… Считай, этак лет пятнадцать… Сейчас ей, поди, года тридцать три…

— Это и хорошо, уже не девочка, — заметил я. — Хотя она и тогда была отнюдь не глупой и очень милой девушкой…

Шагоди почему-то мои слова вывели из себя, и он со злостью сказал:

— Послушай, друг, мы что, будем корчить друг перед другом из себя джентльменов или же будем здраво смотреть на вещи? Катя действительно очень умная и чувствительная женщина. Петя же — рубаха-парень, и я очень рад, что у меня два настоящих друга. Ты и он. Плохого я ему не желаю, но если бы интересовались моим мнением, я бы постарался отговорить его от этого брака.

— От такого нельзя отговаривать, — отрезал я.

— Еще как можно! — заорал Шагоди. — Человек не имеет права сидеть сложа руки и смотреть, как его друг падает в пропасть! Да что я тебе объясняю, ты и сам хорошо знаешь, как он упрям…

— Так или иначе, но теперь уже ничего не изменишь.

Дальше мы шли молча, думая каждый о своем. Когда подошли к дому, в котором жил Шагоди, я спросил:

— А откуда ты так хорошо знаешь Катю? Особенно то, какой она стала сейчас…

У меня возникло подозрение, что между Шагоди и Катей что-то было. Знаком я с ним был не первый год, но Шагоди никогда ничего не рассказывал мне о своих похождениях.

— Когда я ездил в Будапешт, — не задумываясь ответил Шагоди, — всегда оставлял свою машину во дворе у Пулаи. Он здорово разбирался в машинах. Ты ведь тоже знаешь, как Пулаи любил копаться в моторе… Между мною и Катей ничего не могло быть, так как в ту пору я ухаживал за Хеди. А Катя была влюблена в того самого парашютиста, который позднее разбился. Одним словом, жена Пулаи рассказывала мне о Кате абсолютно все, а иногда я и сам видел ее. Было даже так, что несколько раз мы с ней сидели в кафе за чашечкой кофе. Просто как друзья, болтали обо всем, что в голову придет… Правда, в последние годы я потерял ее из виду.

— С тех пор, как Пулаи…

— Точно, точно, я нашел себе другое место для стоянки машины…

Вскоре после женитьбы Пети мы находились на дежурстве и сидели в комнате дежурных летчиков затянутые в скафандры и готовые в любой момент получить приказ вскочить в «джип» и мчаться к своим «мигам», чтобы через какие-нибудь несколько секунд свечой взмыть в осеннее дождливое небо. Сидели и, как всегда, сражались в шахматы. Я еще тогда подумал, что, возможно, так и просидим до конца дежурства без дела, а потом пойдем домой и завалимся спать. И вот когда я об этом подумал, Шагоди, воспользовавшись моей растерянностью, ладьей взял у меня королеву. Я ударил по его ладье своей и снял ее. Меня взяло зло, что я так глупо начал проигрывать партию. Я утешал себя тем, что у меня преимущество в пешках и что я еще могу взять реванш.

Петя сидел рядом и, куря сигарету, следил за игрой.

Шагоди возьми да и спроси его:

— Ну, что ты нахмурился? Что стряслось?

— Жена не любит мою собаку. А мне кажется, что собака ее прямо-таки обожает.

Выиграв у меня партию, Шагоди отодвинул от себя шахматную доску и, сощурив глаза, пристально посмотрел на Петра.