Ночи темной луны

— В девять? А не рано?… Ладно, подожду, доживет он до вашего прихода. — Калган повернулся ко мне, прищурился и вдруг ехидно усмехнулся: — Ну ты падла, артист! Говоришь, третий день, как из Днепра? Сразу тебя не признал, но вижу, что рожа знакомая. — И он вновь потянулся к телефону: — Гнат, узнал я его — это папаша того пацаненка из подвала. Ладно, ладно, Гнат. Жду до утра. Все.

Закончив разговор, он повернулся ко мне:

— Отдыхай, падла, если сможешь. Завтра за пацанов ответишь перед братвой. Пацана твоего Костей звали? Так это ты из-за него разбушевался? Легко не помрешь, зуб даю. — Калган зевнул и кивнул девушке, которая уже оделась и скромно сидела на краешке дивана, испуганно глядя на меня.

— Бля, раздевайся, надо чуток подрыхнуть. Теперь тебе без разницы — я презиками не пользуюсь. А Таньке передашь, что я башку ей оторву за болтовню.

Девочка встала и выключила свет. Калган протестующе завопил в темноте, затем перевернул столик, и что-то разбилось, судя по запаху — бутылка с недопитым коньяком. Они немного повозились, и вскоре раздался его могучий храп. Я решил выждать для верности час-полтора, а потом, когда сон у него станет крепким, разбудить, как будто мне надо в туалет. Может, он спросонья даст мне шанс на спасение. Ждать до утра, пока приедут его кореша, я не собирался.

Батарея щедро обдавала меня жаром, и я почти что плавал в поту. Наручники накалились и пекли огнем. В темноте не был виден циферблат стареньких часов, и я решил досчитать до четырех тысяч. Совершенно отупев, я сидел возле огнедышащей батареи, мучаясь от жары и жажды, мысленно отсчитывая секунды.

Я чуть не вскрикнул от неожиданности, когда узкая девичья рука дотронулась до моего лица. Девочка приблизила свои губы к моему уху и прошептала:

— Я знала Костика. — Она стала возиться с наручниками, и вскоре еле слышный щелчок известил меня о том, что я свободен.

Держась за подоконник, я с трудом поднялся, и миллионы иголочек впились в левую ногу, которую отсидел в неудобной позе. Я стал энергично растирать занемевшие руки, которые были как чужие, с опаской поглядывая в ту сторону, откуда доносился храп Калгана. Девочка прижалась ко мне всем телом, заставила наклониться к ее горячим губам и прошептала:

— Убейте эту сифилисную тварь! — Она вложила в мою руку нож, похоже, тот, который он собирался использовать в качестве орудия пыток.

Странно, но ее слова я воспринял как само собой разумеющееся. Девочка помогла мне сориентироваться в темноте и подойти к развалившемуся на диване Калгану. Он лежал передо мной на спине, еле различимым жирным храпевшим пятном. Я ощутил насыщенное перегаром зловонное дыхание, и меня затошнило.

Голова свободна от мыслей, сомнений в правильности моих действий. Я замахиваюсь и вдруг чувствую, как дрожат, ослабев, пальцы руки. Не могу вот так убить спящего! Убеждаю себя: «Оставляя Калгана живым, я подставляю под удар и девочку, и себя». И все же не могу ударить ножом спящего человека.

«Что можно сделать этими слабыми пальцами, еле удерживающими рукоять ножа?» Не сомневаюсь, что, будь Калган на моем месте, он бы и секунды не раздумывал. Я замер с занесенным ножом и стал вспоминать о смерти Костика, чтобы заставить себя сделать это.

— Что же вы? — шепчет девочка.

Калган вдруг перестает храпеть.

«Он проснулся?» — ужаснула мысль, и я, больше не раздумывая, обхватив рукоятку ножа двумя руками, всадил лезвие ему в живот. Нож противно легко вошел в плоть по самую рукоятку, моя левая рука соскочила и дотронулась до голого липкого тела. Одновременно с диким воплем Калгана руки обдала густая теплая жидкость. Действуя скорее интуитивно, чем понимая, что делаю, я схватил подушку и придавил ею лицо бандита, заглушив рвущийся вопль. Тело Калгана несколько раз дернулось и застыло.

Вдруг зажглась люстра под потолком, и я от страха чуть не потерял сознание. Это девочка, успевшая одеться, включила свет, чтобы, приводя себя в порядок, посмотреть в зеркало. Я был поражен ее самообладанием.

Мертвецки неподвижный, с подушкой на лице, Калган лежал с поджатыми ногами в растекающейся луже крови; его левая рука сжимала рукоятку ножа, а правая вцепилась в подушку. Третья смерть на моей совести, а я ничего не чувствовал — ни страха, ни раскаяния. Раздавил еще одну гадину. Долг крови за смерть Костика мной уплачен сполна.

Тут я услышал за спиной всхлипывания — это плакала девочка, с ужасом глядя на труп Калгана. Она увидела настоящую смерть, не киношную, когда можно отмотать назад кассету на видеомагнитофоне. Только сейчас она осознала, что такое смерть. Я взял ее за руку, чтобы успокоить, но она с брезгливостью вырвала ее. В ее взгляде читались ненависть и страх, а может, это мне показалось? Поди разбери, что на уме у этих женщин! А ведь она сама вложила нож мне в руку!

— Нам надо немедленно уходить. Вдруг соседи, услышав крики, позвонили в милицию? — сказал я девочке, а сам подумал, что соседи тут привыкли и не к такому шуму.

Мои слова на девочку подействовали, она немного успокоилась и вдруг начала рыскать по ящикам шкафа. Что она ищет?