Ночи темной луны

Для меня было странно, что эта женщина, нелепо одетая и неумело раскрашенная, похоже, очень одинокая, находясь в одной комнате со здоровым, не лишенным привлекательности мужчиной (это я о себе), пытается вести разговор на серьезные темы. Интересно, когда она последний раз была с мужчиной в интимных отношениях? Не удивлюсь, если очень давно. Мужчины, подобно пчелам, активно реагируют на запахи и цвета, а Лариса словно отгородилась от внешнего мира невидимой, ею созданной броней. Возможно, если кто-то и пытался за ней ухаживать, ему препятствовало ее стремление соблюсти некие приличия, из-за чего она постоянно переносила все на следующий раз. А ведь следующего раза может и не быть… Даже в полумраке, при огоньке свечи, она избегала встречаться со мной взглядом.

— Мне нравятся серьезные книги, в частности по философии, истории, — ответила Лариса.

— Тогда вы очень мудрая женщина! — Помимо моей воли в моих словах прозвучал сарказм.

Лариса смутилась, и я почувствовал, что взаимопонимание, возникшее между нами, рушится.

— Извините, Лариса, я лишь хотел сказать, что «философия» с древнегреческого переводится как «любовь к мудрости», а так как вы увлекаетесь ею, то должны быть мудры.

— Реализовать полученные знания не каждому удается. Мудрость и счастье порой находятся на разных полюсах. Мне кажется, что под мудростью вы подразумевали совсем другое…

К моему удивлению, после этих слов она задала мне банальный вопрос, обычно интересующий женщин больше, чем наличие у мужчины ума:

— Вы ведь женаты?

— Пока да, — чистосердечно признался я.

— Что значит «пока»? — заинтересовалась она.

— Это значит, что по паспорту «да», хотя на самом деле уже «нет». Смерть сына, как я вам уже рассказывал, окончательно сделала нас чужими людьми. — У меня запершило в горле, а в глаза будто сыпанули песка.

— Давайте помянем тех, кого с нами нет, я недавно лишилась мамы, а вы потеряли сына, — неожиданно предложила Лариса. — Царство небесное, пусть земля им будет пухом!

Мы выпили не чокаясь. Я сразу вновь наполнил стопки, Лариса не возражала.

Я по-прежнему не чувствовал крепости водки, пил ее, как воду. Воспоминания о близких, безвременно покинувших нас, настроили нас на минорный лад, молчание затянулось.

— Но жизнь продолжается, — нарушил я тишину. — У каждого своя судьба, никто не знает, сколько ему отмерено. И мы там будем… — и я, подняв стопку, снова выпил не чокаясь. Лариса, помедлив, только пригубила. — Возможно, мне не придется этого долго ждать, — добавил я и поспешил наполнить стопку.

— Вы сгущаете краски, Саша. Как говорят, будет день, и будет пища. Завтра утром вы преспокойно поедете домой и…

— У меня нет дома! — прервал я ее. — У меня уже ничего нет. Я лишился всего, даже права на дальнейшую жизнь. Сейчас я подобен зайцу, которого окружили охотники, и они подходят все ближе.

«Тьфу ты черт, что я говорю?! Я не заяц, а раненый волк, лис — словом, не безобидный зверек».

— Саша, все будет хорошо! — Лариса накрыла горячей рукой мою, холодную, будто мертвую.

— Да ничего уже не будет у меня хорошего! — взорвался я, вырвал руку, и тут меня понесло.

Я рассказывал ей о своей жизни, ничего не скрывая, ничем не оправдывая свои поступки, — никогда не думал, что подобное самобичевание может принести облегчение душе, но мне стало легче. Наверное, это произошло из-за того, что мне пришлось так много лгать в жизни, что правда стала для меня диковинным блюдом.

Пугливый огонек свечки, колеблемый сквозняком, создавал бесконечно изменяющийся театр теней, участниками которого стали и мы. Глаза Ларисы завлекали своей загадочной глубиной. Белый пододеяльник, в который она укуталась, почти сливался с белизной кожи ее несмело открывшейся груди. Волосы, которые в начале нашего знакомства, если это можно так назвать, были скручены в нелепый тугой пучок, перед сном были освобождены и собраны в небрежную «ракушку». Растрепавшись, они добавляли ей привлекательности.

— Распусти волосы, — неожиданно для себя попросил я.

Ее руки тотчас же коснулись «ракушки», и поток темных в полумраке волос упал ей на плечи.

— Ой, а зачем? — спохватилась она.

— Так тебе больше идет, — пояснил я, чувствуя непонятную власть над этой женщиной-девушкой, то ли от выпитого, то ли от своего внутреннего состояния.

Она вздрогнула от удовольствия, мои слова ей понравились.

— Саша, давайте я пожарю яичницу, а то вы бутерброды не едите, — предложила она.

— Я уже перешел на «ты», а ты все выкаешь. Яичница отменяется, чтобы тебе легче было перейти на «ты», мы выпьем на брудершафт, — твердо заявил я.

— Я уже так много выпила, может, не надо? — робко произнесла она.

— Для брудершафта нужно совсем немного водки, капельку. А вот если после этого кто-то выкнет, ему полагается брудерштраф — граненый стакан, полный теплой водки! — хозяйским тоном изложил я правила игры.

— Бр-р! — Ларису передернуло. — Вообще-то я водку не пью. Не знаю, почему я поддалась на ваши уговоры и уже столько выпила.