Ночи Виллджамура

Через регулярные промежутки из тумана ему навстречу выплывали расплывчатые светящиеся шары – уличные фонари, благодаря которым он еще не сбился с пути.

«Попробуй-ка последи за кем-нибудь в такую погодку», – сокрушенно подумал он.

Людей на улицах почти не было, только откуда-то издали доносилось завывание банши. Похоже, из нижних районов города, может, даже из перехода или заброшенного дома под землей, – по крайней мере, ему хотелось надеяться, что не ближе. Вдруг рядом кто-то потянул из ножен меч – он мог поклясться, что слышал шелест стального лезвия, – и Трист ругнулся, что пришлось выйти так поздно. Затянувшись напоследок арумом, он бросил окурок в снежную кашу под ногами.

«Значит, Джериду мало того, что он держит меня на вторых ролях в инквизиции, нет, я должен еще шляться по улицам в такой мороз и выслеживать шлюху».

Хорошо хоть он теперь лучше знает уязвимые места своего начальника.

Триста заинтриговали слова канцлера Уртики, сказанные им во время одной из тайных встреч овинистов: каким бы могучим ни казался человек, сердце – вот его слабое место; целься в сердце, и ты повергнешь любого противника. Много могущественных людей потерпели крах из-за сердечных привязанностей. Тогда Трист решил, что Уртика – мудрейший из живущих.

Чтобы сокрушить босса, Тристу достаточно было убить Марису. Но это казалось ему слишком жестоким, к тому же он не хотел, чтобы с румелем случилось что-то столь бесповоротное. Они всегда испытывали друг к другу известную долю уважения: их отношения были сложны и противоречивы, но разорвать их совсем было невозможно. Там, где линии их жизней пересекались, не было места резким контрастам, слишком много хорошего связывало их, когда они вместе шутили и смеялись или обсуждали случай, над которым работали, так что целью Триста было не причинить начальнику боль, а скорее преподать небольшой урок, дать моральную пощечину. Не уничтожить Джерида, но потревожить его, а потом пусть продолжает разгадывать дело советников. Так хочет Уртика, а значит, так хочет и он.

Трист вышел на просторную площадь недалеко от перекрестка Гата-Картану и Гата-Сентиментал, где жила проститутка. Из открытой двери донесся чей-то смех, звон бокалов, кто-то поскользнулся на мокром камне. С места, где он стоял, была хорошо слышна симфония ночных звуков, раздававшаяся вроде бы ниоткуда и в то же время отовсюду. Кто-то кашлянул у него за спиной, но, обернувшись, он никого не увидел, только длинная тень метнулась по каменной кладке. Высокие, близко поставленные дома загораживали его от ветра, и уютные запахи ароматических свечей и жаркóго обволакивали его, не потревоженные движением воздуха. Впереди в тумане ярко светились окна бистро. Он вспомнил, как проститутка говорила, что часто заходит туда. Может быть, она и сейчас там. Почему бы не начать ее поиски отсюда, место не хуже всякого другого. Трист пошел на свет и услышал тихое бормотание лютни и барабана.

В бистро оказалось полно народу, посетители в основном скрывали свои лица под капюшонами и, видимо, не жаждали чужой компании, и Трист решил, что он отлично сюда впишется. Он сел за столик с края, подальше от сцены в конце длинного каменного зала. В дымном свете факелов над сценой и свечей на столах сновали, шурша накрахмаленными передниками, официантки.

Вдалеке, на сцене, развлекал публику культист, заставляя големов плясать под аккомпанемент лютни и барабана. Сжимая в руках реликвию, он одну за другой выгонял статуи на середину сцены, где те начинали быстро вертеться, а зрители ахали и аплодировали под вспышки фиолетового света. В завершение номера он сделал так, что одна крылатая статуя раскинула свои крылья, взлетела и описала круг над головами восхищенной публики, а потом опустилась на место и снова окаменела.

К столу Триста подошла девушка, и он заказал ром «Черное сердце» и паштет из акульей печени на черном хлебе. Когда она принесла заказ, он велел ей оставить ему всю бутылку. Раз уж пришлось шпионить в мороз за шлюхой, не грех и погреться.

Потом на сцене возникла какая-то толстуха и принялась читать плохие стихи об умирающей земле, и хотя ее голосу не хватало звучности, а ее подаче – выразительности, всем, похоже, было наплевать. За ней на сцене опять появился лютнист и пробыл там некоторое время, развлекая преимущественно себя минорными аккордами и расслабляющими пассажами.

Трист приглядывался ко всем, кто входил в бистро и выходил из него, и в конце концов пришел к выводу, что посещали его в основном мужчины. Женщины только прислуживали в заведении, и Трист даже посочувствовал им, когда заметил, какие взгляды на них бросают. Иной, глядишь, – старый перечник, руки-ноги трясутся, а туда же, тянет лапки к заднице официантки, как будто спасения от смерти в ней ищет. Хотя подобная жажда удовольствий пополам с отчаянием в последнее время ощущалась в городе повсеместно.