Ночью на вокзале: сборник рассказов

Когда подаяний не было, слепой этой же палкой лупил Сатьяма.

Сатьяму было почти двенадцать лет, когда слепой умер. Побирушка заявила было свои права на Сатьяма, но он отверг ее притязания и остался свободным. Некоторое время собирал милостыню. Потом зарабатывал медяки, перенося кто что прикажет. Продавал коровий навоз. Мыл автобусы. Если удавалось, мошенничал, при случае шарил по чужим карманам. Если попадался — били, а то и сажали за решетку.

Много испытал Сатьям. Узнал, что есть на свете справедливость и обман, великодушие и жестокосердие, доверие и предательство, любовь и ненависть, плохого больше — в этом он убедился твердо.

Сейчас Сатьяму уже двадцать два года. В нем кипит жажда жизни. Когда он впервые появился в доме у Симхачалама, тот жил с женой, сыном и своей младшей сестрой Виджрой. Ей было тогда восемнадцать лет. Девка в соку. Увидел ее Сатьям и остолбенел, очарованный ею.

В тот вечер Симхачалам рассказал Сатьяму историю своей горькой жизни. Выслушав его, Сатьям, давно потерявший веру в людскую доброту, изрек:

— Ну и дурак же ты!

Помолчал немного и продолжал:

— Я согласен, человек должен быть добрым. Только ведь когда? Если бьют по одной щеке, зачем же подставлять и другую? Хорошего человека надо почитать, это верно. А негодяя бей, не то он тебе житья не даст. От злодея добра не жди, он тебя со свету сживет. Ты на него первый налетай, тогда он тебя бояться станет…

Вот так Сатьям и остался жить у Симхачалама.

А сейчас Сатьям стоит и наблюдает, как зачарованный Симхачалам не отрывает взгляда от витрины магазина.

— Ну, чего смотришь, гуру? Купи своей жене такое сари, — поддразнил его Сатьям. — Если есть на что.

Симхачалам смущенно вывернул карманы. Несколько сигарет, коробок спичек, полторы рупии мелочью — вот и все. Сатьям засмеялся.

— Не густо, и к тому же полторы рупии не твои — ты их отдашь хозяину коляски. А за сигареты сари тебе никто не продаст. Радуйся, если коробок спичек дадут.

Симхачалам тоже засмеялся, хотя ему хотелось плакать. Сатьям, задумавшись на минуту, произнес с видом полководца, решающего исход сражения:

— Доверь это дело мне.

На следующее утро он отправился в государственную больницу и сдал кровь. Заработал на этом семь рупий. С тех пор как он перестал облегчать чужие карманы, такие деньги у него не водились. К вечеру и Симхачалам по совету Сатьяма пришел в ту же больницу — сдавать свою кровь. После осмотра его провели в ярко освещенный электрическими лампами кабинет, посреди которого стоял стол ослепительной белизны. В открытое окно дул мягкий, освежающий ветерок. Медсестры в хрустящих, как новые ассигнации, халатах, уложили Симхачалама на стол. Через двадцать минут он с заработанными деньгами уходил из кабинета.

Едва Симхачалам вышел за ворота больницы, как увидел быстро мчавшегося на своей коляске Сатьяма. Тот с бешеной скоростью крутил педали, словно спасался от преследователей. Подъехав, Сатьям соскочил и, с трудом переводя дыхание, сказал:

— Беда, гуру! Твоего сына грузовик сбил. Отвезли в больницу. Там сказали, что нужна кровь. Вот, держи.

Он протянул Симхачаламу записку с указанием группы крови. Они оба кинулись в больницу, откуда Симхачалам только что вышел. На дежурство заступили уже другие медсестры. Симхачалам показал им записку. Сестры прочитали, затем посмотрели на наклейку на стоящем на столе флаконе с кровью.

— Повезло тебе. Крови нужной тебе группы у нас в холодильнике нет. А вот здесь, на столе, как раз такая кровь. Плати тридцать рупий и забирай.

— Да это же моя кровь, — чуть не плача, сказал Симхачалам. — Мне только что дали за нее семь с половиной рупий. У меня больше нет денег. Если надо, всю кровь у меня возьмите. Спасите, родимые, моего сына! Всю жизнь буду бога за вас молить!

Симхачалам упал на колени. Медсестры равнодушно, как манекены, взирали на него. Одна из них презрительно бросила:

— Все они такие. Не умеют вести себя. Скоты.

Услышав эти слова, до сих пор стоявший в стороне Сатьям молнией метнулся к столу, левой рукой рванул к себе флакон с кровью Симхачалама, а правой схватил за горлышко какую-то пустую склянку. В мгновение ока он ударом об стол разбил ее — во все стороны разлетелись осколки — и остался стоять, сжимая в руке отбитое горлышко. Медсестры завизжали.

— Будете вопить — убью! — прорычал Сатьям. Сестры приутихли.

— Помешай только кто — дух вышибу! — пригрозил он еще. Мешать никто не стал.

* * *

Идет суд. В зале судебных заседаний темно и прохладно, как в пещере. Важно восседает господин судья. Грозно возвышается господин прокурор. Зорко бдят полицейские. Робко жмутся свидетели. Подсудимому дали молоденького, только-только начинающего адвокатскую практику защитника.

На скамье подсудимых — Сатьям. Члены суда рассматривают его так же, как зоологи рассматривали бы редкого, невиданного зверя. Судебное разбирательство, обвинительная речь прокурора — все закончилось очень быстро. Затем поднялся защитник. Посмотрел в сторону прокурора. Тот покровительственно, по-отечески поглядывает на юного коллегу. Защитник начал речь: