Ночная кукушка

— А как по мне, так ничего милого. Сегодня я чувствую себя старым одиноким человеком. Не осталось почти никого из тех, с кем мы праздновали Йоль десять лет назад. Рэй Лестрейндж умер от инфаркта, Розье погиб, закрывая меня от взрыва, Эйвери-старший давно не выходит из дома — у него совсем плохо с почками... Долохов и Трэверс в тюрьме, Нотту-старшему сейчас нельзя со мной контактировать — он наше легальное прикрытие в Визенгамоте и должен быть чист. Малсибера лучше не дергать, он ни о ком, кроме сына, думать не может... Вот так-то, Минни.

— Если ты ждешь, что я тебя пожалею, то просчитался. Кто, кроме тебя, виноват, что ты остался в одиночестве? Не ты ли довел своих людей до гибели и тюрьмы?

— Только не начинай читать мне мораль. Я сейчас не в том настроении. Кроме того, все, что ты можешь сказать, я и сам знаю. Ничего, Минни... Если кто-то думает, что я сдамся, он сильно ошибается.

Том поднялся и протянул ей руку, помогая встать.

— Пошли.

Она даже не стала задавать вопросов — куда пошли, зачем... И так было ясно.

Том шел впереди со свечой в руках. Остановившись на мгновение в коридоре, он обернулся и спросил:

— Что-то ты сегодня на удивление спокойна... Говоришь, метка так действует?

Она ничего подобного не говорила, но предпочла не уточнять.

— Минни, — он усмехнулся, — по большей части это самовнушение. Метка не может заставить тебя поступиться принципами или изменить твою внутреннюю сущность. Если кто-нибудь из моих людей струсит и попытается сбежать или захочет предать меня, никакой череп со змеей его не остановит. Другой вопрос, что для этого человека все плохо закончится, — но метка здесь ни при чем.

Она еще не успела открыть рот, чтобы что-нибудь сказать, а Том уже ответил на ее невысказанную мысль:

— Хотя отчасти ты права... Я ведь и сам толком не исследовал ее влияние на психику. Будет время, займусь. Сейчас не до того.

— Как ты все-таки ее делаешь? — спросила она, но Том сделал вид, что не слышит, и пошел дальше.

В спальне он зажег свечу, потом снял змею с шеи и поместил в террариум. Минерва попросила:

— Потуши свет.

— Зачем?

«Чтобы ты не видел выражения моего лица», — подумала она, но вслух сказала другое:

— Может, я не хочу, чтобы ты видел, какая я старая.

— Минни, ты неисправима! Когда тебе было восемнадцать, ты считала, что заниматься любовью при свете аморально, сейчас нашла другую отговорку... Ты вовсе не старая. По магловским меркам ты выглядишь всего-то лет на сорок.

— Я знаю, что маглы стареют быстрее, а мы кажемся им гораздо моложе, чем на самом деле. Но с каких пор ты стал судить по их меркам?

Он усмехнулся.

— Это была неуклюжая попытка сделать комплимент. Ладно, забудь.

Потом наклонился и затушил свечу.

* * *

В этот раз все продлилось чуть дольше, чем в прошлый. Минерва смотрела на потолок, на котором лежало пятно света от уличного фонаря, слушала далекие свистки локомотивов и думала о серебряной монетке. Когда Том соскользнул с нее и лег рядом, обняв ее одной рукой, она провела ладонью по мокрым от пота завиткам волос на его груди и подумала, что и он стареет. Он отяжелел, от подростковой хрупкости и легкости не осталось и следа. Его нельзя было назвать толстым — скорее, грузным. Но рельеф мышц на животе все еще оставался твердым и четким. Его рука давила на плечо Минервы, прижимая ее к подушке.

— Ты все время была мыслями черт знает где. Я что, такой кошмарный любовник? — спросил Том.

— Мне почти не с кем сравнивать... Да нет, скорее, это я неспособна проявлять страсть.

— Именно это мне всегда в тебе нравилось. Отстраненность... Терпеть не могу, когда женщины начинают задыхаться и стонать, изображая неземное блаженство.

— У тебя их было много?

— Женщин? Не особенно. Десятка два, не больше. Не соответствует образу темного мага, правда?

— Понятия не имею. А дети были?

Он задумался.

— Даже если были, я об этом не знаю. Но думаю, что вряд ли. Я всегда был очень осторожен в этом смысле. Не хотелось повторить судьбу папаши, который ни разу не поинтересовался судьбой потомка, то бишь меня, а потом ему это вышло боком.

— Ты же говорил, что не знаешь, кто твой отец.