Ночная смена

Казалось бы, тут даже выдумывать ничего не надо – скопируй и вставь. В отличие от «Похитителя орхидей», книги Сьюзан Орлеан, которую герой Кауфмана мучительно пытался адаптировать в киносценарий в «Адаптации», текст Рэйда не то чтобы очень уж сопротивляется экранизации, даже наоборот – отличный материал для хоррора. И тем не менее Кауфман сознательно и как-то даже демонстративно игнорирует первоисточник. По мере просмотра иногда создается ощущение, что от Рэйда в фильме совсем ничего не осталось, кроме названия, мертвых барашков и шутки про «брови Брежнева». Особенно жалко диалоги, потому что – и вот тут мы, кажется, подбираемся к одной из главных проблем – у Кауфмана герои не разговаривают, они обмениваются цитатами. Чтоб вы понимали масштаб трагедии, когда я говорю про цитаты, я имею в виду не пару отсылок, я имею в виду ситуацию, когда цитаты полностью вытесняют из фильма все живое. Они тут повсюду, причем по большей части это цитаты, что называется, «для своих». В одной из сцен фильм превращается в мюзикл, герои, а точнее их аватары, начинают танцевать, и это танец из мюзикла «Оклахома!», но, чтобы это понять, – а также чтобы понять, почему именно «Оклахома!», – вам придется хорошенько погуглить. В другой сцене герой Джесси Племонса упоминает книгу Дэвида Фостера Уоллеса “A Supposedly Fun Thing I’ll Never Do Again” и цитирует его же эссе “E Unibus Pluram” – текст, в котором ДФУ разносит постмодернистов, доказывая, что как культурное течение постмодернизм давно исчерпал себя и все известные нам приемы этого течения: отказ от глубины и поисков смысла, рваный монтаж, ирония, пародии, отсылки и цитаты – все это уже давно не работает и выглядит архаично, а иногда и вовсе убого.

И вот спустя тридцать лет[63] мы включаем «Нэтфликс» и видим цитату из «Оклахомы!» и отсылку к Уоллесу в самом постмодернистском фильме 2020 года.

В «Думаю, как все закончить» есть своя драма, но скрыта она не в сюжете и не во взаимоотношениях главных героев, а в том, что фильм, который начинается как нечто настоящее и самобытное – опять же, Джесси Бакли великолепна, – ближе к финальным титрам распадается на серию отсылок и пародий уровня SNL, на горстку метаподмигиваний «для своих». Финальная сцена и вовсе насмешка, которую поймут лишь те, кто прочел его роман, – Кауфман издевается над наивным финалом «Игр разума», и это тоже весьма характерное решение – закончить фильм упражнением в остроумии над чьей-то сентиментальностью (и над гримом Дженнифер Коннелли)[64].

Защитник Кауфмана здесь может заметить, что «Думаю, как все закончить», по сути, собран из тех же элементов, что и «Быть Джоном Малковичем» или «Вечное сияние чистого разума», – сюрреализм, солипсизм, самоотсылки, самокопание. И в самом деле, если там было все то же самое и тебе нравилось, то чем ты недоволен сейчас? А тем, что у тех первых фильмов было свое обаяние – они работали на многих уровнях, они не требовали от тебя гуглить каждое второе слово персонажа и каждую фамилию, чтобы понять Замысел. Теперь все более очевидно, что за это нужно благодарить режиссеров – Спайка Джонза и Мишеля Гондри.

Еще защитник Кауфмана, наверно, может сказать, что распад фильма на скетчи и цитаты – это сознательный и очень продуманный прием, отражение мыслительного процесса главного героя, его поток сознания, случайные цепочки ассоциаций в его мозгу. Мы наблюдаем за тем, как поп-культурный багаж – насмотренность и начитанность – влияет и формирует фантазии героя и обостряет, подчеркивает его одиночество. Ведь разве не все мы так мыслим? Разве не все мы иногда представляем себя на месте героев любимых фильмов, спасаем мир или переживаем романтические моменты, воображаем великую любовь? Возможно, да, но даже тут Кауфман не попадает в ноты: он то устами Джесси Бакли цитирует целые абзацы из рецензии Полин Кейл на фильм Джона Кассаветиса «Женщина под влиянием», то заставляет Джесси Племонса упомянуть эссе Уоллеса, именно поэтому аргумент «все это – игра в ассоциации в голове уборщика» перестает работать, потому что ни один живой человек у себя в голове обычно не цитирует рецензии на фильмы 1974 года и не ссылается на семидесятистраничное эссе о моральном банкротстве постмодернизма (и если вы так делаете, то тут два варианта: вы или кинокритик, или сумасшедший). Нет, такие узкоспециальные вещи – это не мысли персонажа, это мысли режиссера, и здесь и кроется еще одна серьезная проблема фильма: Кауфман, похоже, не любит (или не умеет) себя редактировать и не дает редактировать другим. Если сцена ему нравится, он ее оставляет, неважно, уместна она или нет. В итоге на выходе мы получаем сборник умозрительных гэгов и цитат о солипсизме имени ЧК. И в этом нет ничего плохого, просто непонятно, зачем выдавать цитатник за художественный фильм.