Ночная смена

Впрочем, у «Библиотеки будущего» есть пара концептуальных проблем. Сама идея Патерсон, если ужать ее до одного предложения, звучит примерно так: «Мой проект посвящен любви к книгам и чтению, поэтому вот вам список из ста текстов ваших любимых авторов, которые вы никогда не сможете прочесть». Проект словно бы специально построен на парадоксах, которых автор, кажется, не замечает. Книга – объект уникальный в том смысле, что по-настоящему она существует, только когда ее читают; книга, которую не читают, мертва. И с этой точки зрения более верным названием проекта было бы «Кладбище книг». А еще, кажется, Патерсон не очень хорошо понимает смысл слова «библиотека» (или понимает, но специально выворачивает его наизнанку – и тогда это круто), ведь главная задача библиотеки – обеспечение и облегчение доступа к книгам для всех желающих. «Библиотека будущего» же делает книги недосягаемыми, превращает их в товар для избранных, для тех, кому повезет дожить – и то лишь при условии, что человечество как вид вообще дотянет до 2114 года (здесь можно только позавидовать оптимизму художницы).

В своем романе «Начинается ночь» Майкл Каннингем выдумал художника Руперта Гроффа. Он создает огромные асимметричные бронзовые вазы, которые издалека выглядят как этноклассика, словно их только что вытащили из гробницы фараона, но, если подойти поближе, станет заметно, что они испещрены «всякого рода непристойностями, обрывками политических речей, инструкциями по изготовлению самодельных взрывных устройств, рецептами каннибальских блюд из богачей»[72].

«Это, конечно, проблемное место Гроффа, – замечает герой романа, – его сатиры на чудовищно дорогие красивые вещи на поверку сами оказываются чудовищно дорогими красивыми вещами. Что, разумеется, входит в замысел».

Такое же примерно впечатление производит «Библиотека будущего»: чудовищно дорогой и претендующий на глубину проект, который выглядит как издевательство над читателями и над самой идеей библиотеки. Остается надеяться, что Митчелл вписался в «Библиотеку будущего», чтобы саботировать ее изнутри. Будет забавно, если спустя сто лет наши внуки, открыв только что напечатанную новеллу Дэвида Митчелла, обнаружат, что вместо текста там – непристойности, рисунки пенисов или рецепты каннибальских блюд из богачей.

«Утопия авеню» (2020)

Строго говоря, музыка всегда была главной сквозной темой всех романов Дэвида Митчелла. Один из героев «Литературного призрака», саксофонист Сатору, работает в магазине виниловых пластинок, и большая часть его мыслей – это попытки описать музыку.

«Нотки “Одиночества” падают тяжело, словно камушки на дно глубокого колодца: играет Джеки Маклин, и столько печали и тяжести в звуках его саксофона, что им не подняться над землей»[73].

И точно так же утешение в музыке находит другой важный герой митчелловской мультивселенной – композитор Роберт Фробишер, автор секстета «Облачный атлас».

«Мне снилось, будто я стою в китайской лавке, от пола до высокого потолка загроможденной полками с античным фарфором и т. д., так что, пошевели я хоть единой мышцей, несколько из них упали бы и разбились вдребезги. Именно это и случилось, но вместо сокрушительного грохота раздался величественный аккорд, исполненный наполовину виолончелью, наполовину челестой, до-мажор (?), продлившийся четыре такта. Сбил запястьем с подставки вазу эпохи Мин – ми-бемоль, целая струнная фраза, великолепная, трансцендентная, ангелами выплаканная. Теперь уже преднамеренно, ради следующей ноты, разбил статуэтку быка, потом – молочницу, потом – дитя Сатурна: воздух наполнила шрапнель, а мою голову – божественные гармонии. Ах, что за музыка!»[74].

Затем эстафету музыкальных аллюзий и метафор подхватывает герой «Черного лебедя» Джейсон Тейлор, подросток, который совершенно случайно слышит сочиненный Фробишером секстет «Облачный атлас» в гостях у соседки, мадам Кроммелинк, и музыка навевает на него мысли о смерти.

«Пока я стаскивал кроссовки, до меня доносились звуки пианино, потом тихо вступила скрипка.

‹…›

Мадам Кроммелинк сидела на своем плетеном троне, с закрытыми глазами, и слушала. Как будто музыка – это теплая ванна»[75].

Чуть позже Джейсон заметит, что «музыка – это лес, который нужно пройти насквозь», и этот образ музыки-леса отзовется еще раз спустя годы – или, точнее, за годы до – в 1968 году, когда другой персонаж, Джаспер де Зут из романа «Утопия-авеню», точно так же случайно услышит сочиненный Фробишером секстет:

«Джаспер поворачивает ручку “ВКЛ.”. Заблудившийся гобой, услышав в терновнике скрипку, ищет тропку к ней и превращается в то, что ищет»[76].

Вдохновленный гобоем и скрипкой, де Зут сочинит первую песню группы «Утопия-авеню». И разовьет, подхватит метафору Джейсона Тейлора: «Творчество – это лес, в котором переплетаются еле заметные тропы, скрываются ловушки и тупики, неразрешимые аккорды, несовместимые слова, неподатливые рифмы. В нем можно блуждать долгие часы. И даже целые дни».