Ночная сучка

Собак. Так много собак. Пятнадцать? Двадцать? Она поскребла жесткую шерсть, покрывавшую ее шею и плечи, оскалила зубы. Она слышала каждый звук, чувствовала каждый запах. Она медленно распахнула дверь и встала за ширмой, глядя в ночь. Ее мать почуяла еще до того, как увидела, – запах клубники и мыла; она сидела на самой верхней ступеньке. За ней стояли приземистый бассет-хаунд с великолепными ресницами и колли, тело которой искрилось энергией даже среди ночи.

За ними толпились другие собаки – теперь мать видела, что их больше двадцати.

Я вас знаю, провыла она собачьему трио, безо всякой злобы, как бы говоря: правильно сделали, что разбудили меня среди ночи, сегодня мне и впрямь надо было быть с вами повежливее.

Они пришли за ней – она боялась и надеялась, что они придут. Собаки хотели, чтобы она пошла за ними, хотели ее забрать, но она знала, что не пойдет. Несмотря на все попытки сопротивляться, она ощутила какое-то оживление, пусть даже не такое ярко выраженное, при мысли, что может за ними пойти. Скорее это было чувство, что ее тело может прыгнуть со ступенек в ночь, даже не посоветовавшись с ней. Что она поддастся восхитительному жужжанию цикад позднего лета, влажному, насыщенному пыльцой воздуху, соблазнится им, будет втянута в его теплые объятия, если не проявит осторожность. Все, что она видела, просто не могло быть реальностью – скорее это был сон наяву, своего рода гипнотическая галлюцинация, вызванная стрессом и усталостью. Она яростно встряхнула головой, а потом всем телом вплоть до хвоста, как будто только что вышла из бассейна и стряхивала капли воды.

Хвост под пижамными штанами сам собой резко дернулся. Внезапно она потеряла контроль над собственными ушами, которые шевелились, желая услышать каждый вздох, рык и визг собак.

Этого не происходит на самом деле, думала она, выходя на крыльцо, спускаясь вниз по ступенькам, движимая желанием, идущим из самого ее нутра, многоголосием ночного шума, изобилием запахов. Что ей было терять? Это просто выдумка, сказала она себе, как говорила сыну. Просто игра.

Она оставила биту у двери и, выйдя на подъездную дорожку, увидела, что собаки заполнили тротуар и улицу, толпились в тени лужаек ее соседей. Ретривер взял ее за руку, как вчера, и повел сквозь море животных, настороженных и неподвижных, как ночь вокруг них.

Посреди подъездной дорожки, посреди собак, она не боялась. Она ждала. Они ждали. Ретривер выпустил ее руку с высоким, жалобным звуком. Будто первая нота гимна, подумала мать, призыв к молитве.

С этим звуком ретривер ухватился зубами за край штанов матери и стал их стягивать.

Ну-ка хватит, сказала она, смеясь, и вдруг смех резко оборвался, потому что ретривер ее не отпускал и не собирался отпускать, а за другую штанину уцепилась колли, и матери пришлось крепко схватиться за пояс штанов, чтобы они не свалились.

Хватит, вновь сказала она, на этот раз тверже, отпихнув сперва ретривера, а следом колли. Они не хотели уходить, они стали тянуть сильнее.

О господи, сказала она.

Колли уцепилась за штанину повыше, к ней присоединилась пушистая пастушья собака с разноцветными глазами. Мускулистый черный лабрадор подпрыгнул, встал на задние лапы и схватил край рубашки, проделав несколько дыр.

Мать запаниковала. Она распихивала собак коленями и руками, но они приближались и приближались. Ее резко качнуло в одну сторону, в другую, она рухнула на четвереньки, и их было уже не остановить. Она закрывала голову руками, а они рвали ее одежду, раздирали рубашку, тонкую ткань нижнего белья.

Все закончилось так же быстро, как и началось, – ни одна лапа ее не коснулась. Она лежала на земле в позе эмбриона, голая, и тяжело дышала. Ее уши дергались, и она слышала лишь тихое дыхание собак и ощущала запахи их разгоряченных тел.

Она подняла голову. Собаки стояли вокруг, скулили и рыли землю, косились на нее, таращились, и шерсть у них на спинах стояла дыбом. Она сжала пальцами камень бордюра, оскалила зубы. Ее глаза зажглись огнем, она почувствовала, как на голове разрастается чудовищная грива. Мускулы ее бедер напряглись. Пронеслась и тут же исчезла мысль: ты – животное.

Ей не хотелось думать, только действовать. Только выживать. Она зарычала и слепо бросилась в толпу окруживших ее тел, ища зубами плоть. Она вся была шерстью, кровью и костями. Она вся была инстинктами и гневом. Она не чувствовала ничего, кроме веса собственного тела и притяжения земли, кроме особенной влажности ночного воздуха, кроме летучих мышей, пролетавших вдали, кроме каждого движения лап, ног и голов вокруг нее. Она ловила ночь ртом, желая во что-то впиться зубами. Она закрыла глаза и стала чистым движением, чистой темнотой, дрожью и зыбью, первым звериным сном.

Следующим утром она проснулась в своей кровати, в рубашке и нижнем белье; пижамные штаны лежали на полу. Она скорчила гримасу, посмотрела на штаны, потянула туда-сюда ворот рубашки.