Ночная ведьма

Голюк замолчал, и девушки, слушавшие его с опущенными глазами, едва сдерживали слезы. Петров отошел в сторону и сел, подперев подбородок сцепленными руками. Было видно, что новость сразила и его. Конечно, Петров все время думал о «своих женщинах», как он называл будущих летчиц в офицерском кругу, к которому Марина Раскова, разумеется, не принадлежала. Он думал о том, что никогда не видел, чтобы они кому бы то ни было бросали цветы.

Голюк ураганом вылетел из столовой, на висках его блеснули капельки пота. С той ночи, когда он застукал Аню и Софью возвращавшимися неизвестно с какой прогулки, Голюк затаил глухую досаду. А неистовая тяга к Ане одолевала Голюка с того дня, когда та впервые появилась в учебном лагере Энгельса. Однако собравшиеся в столовой поняли стремительный уход политрука как желание скрыть горечь утраты товарища.

— Вой­дите!

Аня секунду помедлила. Ее рука на дверной ручке слегка дрожала, тем более что с этой комнатушкой были связаны тяжкие воспоминания. Именно в ней девушки расставались со своими прекрасными длинными локонами.

— Да входите же, наконец!

В голосе прозвучало явное раздражение, и Аня очнулась. Оксана, шедшая за ней по пятам, беззвучно проскользнула вперед, решительно распахнула дверь и тотчас отошла в сторону.

Клетушку, переделанную в спальню, освещали два окна, тусклый свет едва оживлял блеклую, местами облупившуюся зелень стен. Скудную обстановку составляли две узкие железные койки, прижатые к стенам, маленький письменный стол и стул. Зеркало и парикмахерское кресло исчезли. Марина Раскова делила спальню с Екатериной Будановой[6], начальником штаба полка бомбардировщиков «Петляков-2». Сейчас Будановой в спальне не было, и это придало Ане уверенности.

— Итак? Я слушаю!

Из побелевших губ Расковой вылетело маленькое облачко пара. Конец апреля выдался очень морозным, снег валил едва ли не каждую ночь, здание не прогревалось. Раскова твердила летчицам, что они должны научиться стойко переносить холод. Аня увидела, что их руководительница не пользуется ­какими-либо привилегиями, которые давало ее звание майора.

Раскова нетерпеливо топнула ногой и посмотрела Ане в глаза пристальным взглядом, который в немалой степени и определил ее репутацию женщины с характером. Аня знала, что ей следует действовать быстро, не злоупотреблять временем начальницы, но в то же время успеть себя зарекомендовать.

— Я знаю, что через две недели наши тренировки окончатся и будет составлен список распределений по полкам. Майор Раскова, я хочу быть пилотом истребительного полка.

Начальница удивленно подняла бровь. У нее были широкий и высокий лоб, озорной блеск в глазах, стянутые сзади в крепкий узел черные волосы, волевые скулы… Тон Расковой, когда она общалась с подопечными женщинами — будущими летчицами, штурманами и механиками, — был и материнским, и грозным.

— Но ты же штурман или я ошибаюсь?

Просияв, что ее узнали, Аня выпрямилась и для большей представительности расправила плечи.

— Я только штурман, — сочла она нужным поправить, — но я очень много трудилась, чтобы стать пилотом и…

— Подожди, — прервала ее Раскова.

Аня знала, что должна преодолеть этот неприятный этап разговора. Она сделала ставку на понимание со стороны начальницы, которой удалось стать летчиком-­истребителем[7] незадолго до вой­ны. Аня надеялась, что майору Расковой будут близки ее устремления. Впрочем, разговор шел не в то русло.

— Неужели ты думаешь, что во время вой­ны с фашистскими захватчиками есть место для личных амбиций? — одернула девушку майор Раскова.

— Нет, — пробормотала Аня, опустив глаза, — но я не…

Раскова не дала ей продолжить:

— Твоим хотелкам грош цена, как и моим. Летчиком-­истребителем я стала в 1939 году, еще до вой­ны, я месяцами трудилась не покладая рук, — с напором говорила она, догадываясь, какую карту Аня хочет разыграть. — То было совсем другое время. Настал трудный час, ты и твои товарищи решили пойти на фронт добровольцами, то есть посвятить свои жизни спасению Родины.

Аня подумала, что сейчас самое время извлечь выгоду из того, что она ­когда-то соврала.

— До прибытия на базу я ни разу в жизни не управляла самолетом, а через десять дней во время экзамена впервые в жизни летала одна. Каждую ночь я почти не смыкала глаз и упорно тренировалась. У меня было всего сорок часов налета, но я сумела удержать Як от срыва в штопор. В следующие недели, помимо штурманского дела, я осваивала на Яке фигуры пилотажа, взлет и посадку на разных площадках в любую погоду, в основном по ночам, чтобы никто меня не видел. Вы понимаете, как важно для меня истребить фашистскую гадину?.. И теперь я знаю, что в истребительном полку пользы от меня будет больше всего.

Услышанное ошеломило Раскову. Два с половиной месяца эта девчонка, которую она взяла собственноручно, своевольничает на авиабазе — и никто не заметил ее проделок? Ни она, ни Петров, ни Семенов, ни Голюк… Никто.