До окраины осталось несколько дворов: терпение отказало, он двинулся короткими перебежками – остались незамеченными. Набежавшие тучи потемнели, нахмурилось небо, усилился ветер: он гнул кусты вдоль дороги, исполнял какофонию рваными листами жести. Дождь стартовал мелкими каплями, плавно усилился, застучал по земле. Видимость закрыла косая пелена, стало темно как поздним вечером – не сбылись предполагаемые прогнозы. Стрельба в деревне затихла, сзади надрывался двигатель, кричали солдаты – немецкий аналог «раз-два взяли», пытались стащить с дороги подбитый бронетранспортер: радостные крики возвестили, что это удалось.
Шубин перешёл на бег, споткнулся о какую-то доску, чуть не насадил переносицу на торчащий гвоздь – это сельскохозяйственное бытие начинало утомлять. Околица находилась рядом, темнел лес за пеленой дождя. Мглу на востоке прорезал яркий свет: он становился ярче, разгонял муть – шла колонна грузовых машин, её сопровождали мотоциклисты. Немцы обошли деревню, видимо, нашёлся ещё один брод и часть переправившихся войск свернула в Краснуху. Не давал покоя вопрос: что им это деревня? Единственный объект, через который проходит сравнительно сносная дорога на восток? – но тогда им придётся ремонтировать мост или укладывать понтоны, впрочем, это не проблема, учитывая современный уровень развития военной инженерии.
Глеб приступил к наблюдению, стараясь игнорировать непрекращающийся дождь: колонна полностью заблокировала выход на восток, огоньки фар мерцали как огни гирлянды; встали грузовики, высадили солдат. Успел ли кто-то прорваться на восток? – неясное чувство подсказывало, что нет. Если кто-то выжил, то все находятся в деревне. Он пробежал немного по инерции, встал под развесистой рябиной, усыпанный гроздьями ягод, рядом бочки, проржавевший бак для сбора воды, обросший грязью, садовый инвентарь… Фигура разведчика слилась с деревом, дождь не унимался, околица было под боком. За мутной серостью проявлялись очертания грузовиков, мотоциклы, урчали двигатели, звучала каркающая немецкая речь, приближалась вереница огоньков. Она охватывала всю деревню в восточном поперечнике: немцы развёрнутой цепью шли облавой. Судя по количеству огней, их было не меньше двух взводов.
Шубин попятился, на что-то наступил и чуть не познал на собственном лубу, что такое «наступить на грабли», но успел перехватить инструмент, прислонил обратно к дереву. Облава быстро приближалась, бежать назад – значит выдать себя с головой. Что-то хрустнуло под ногой, отпрыгнул, обругав свою неуклюжесть, между бочками и рябинной лежал фанерный щит, заваленные сгнившей ботвой, Глеб потащил его вверх, опустившись на корточки вскрылась компостная яма с характерными с запахами. В такие ямы колхозники собирали траву листву, где всё это гниёт в течение года, превращаясь в удобрения, потом вытаскивают, подкармливают растения, а в яму утрамбовывают свежие силос. В текущем году людям было не до этого – яма наполовину пустовала, но запашок испускала убийственный. Выбора не было – дом прочешут, подсобные постройки вывернут наизнанку. Он оттащил фанерный лист, неловко задев рябину – перезрелую ягоды посыпались в яму. Глеб пристроился на боку, прижав к себе автомат, натянул лист, стараясь не стряхнуть наваленную на него ботву, затаил дыхание. Он лежал как в зловонным гробу, кому расскажешь – обсмеют. Першило в носу от едкого запаха, могло быть хуже – например, выгребная яма.
Голоса делались громче, солдаты ломали ногами штакетник на соседнем участке, чавкала земля – дождь затянулся, монотонно насыпал на раскисшую ботву. Душевного покоя явно не хватало, затекла нога, приклад ППШ упирался в бедро, он мог поднять его одной рукой, застрелить парочку солдат: фашисты обменивались рублеными фразами. Свободная рука нащупала оторвавшуюся от рябины гроздь, он сунул в рот, оторвав зубами несколько ягод, стал жадно жевать – горечь скрутила горло, но он продолжал работать челюстями, проглатывал кисло-горькие плоды, чувствовал, что уже измазал весь рот: немцы найдут – сдохнут от хохота.
Пала под ударами кованых сапог последняя ограда: солдаты обошли рябину и снова сомкнулись, земля протяжно зачмокала.
– Мне это непонятно, Отто, – прозвучал голос: – Как русские во всём этом жили? Здесь невозможно жить! Это совершенная разруха, постоянная грязь, отсутствие дорог, ужасный климат, когда за один день сменяются три сезона.
– Скажи спасибо, что не четыре, – усмехнулся сослуживец. – Надеюсь зиму в России мы не увидим – скоро всё кончится: наши войска выходят к Вязьме, а русские настолько глупы, что оставили в нашем тылу четыре армии, которые мы добьём за несколько дней. А дальше дорога на Москву открыта – там нет никаких войск, мы пройдём это расстояния за считанные дни. И уже к началу ноября будем обживать наши зимние, московские квартиры с видом на Кремль, если нас что-то, разумеется, не задержит…
– Ты же не имеешь в виду Русскую Армию?