Ночная война

Деревня окутывали сумерки, когда в подвал скатился Боровой, приложил палец к губам, прошептал: «Немцы идут…» – шла очередная облава.

Остатки дневного света просачивались в подвал, озаряли бледные лица: разведчики бесшумно переползли, прижались к стенам. К сельсовету подходили люди, лениво переговаривались, скрипела крошка, кто-то жаловался на больные колени: «Суставы ноют такую погоду, как у немощного старца».

Немцы обнаружили вход в подвал, но лезть в него не захотели – все бока обдерешь пока протиснешься, можно бросить гранату, но так не хотелось поднимать шум: прибегут офицеры, придётся объясняться, а собственный душевный покой тоже чего-то стоит.

– Пойдём, Дитрих. Нет там никого кроме крыс.

Потом солдаты мялись у окошка, пинали решётку. Самый настойчивый присел на корточки, пристроил к ней фонарь: в подвале было пусто – угол обзора он имел небольшой, половина пространства осталось «за кадром». Луч света прыгал по земляному полу, с которого наспех смели все приметы жизнедеятельности, блуждал по сырым стенам…

– Говорил же, Дитрих, нет там никого. Пойдём, а то ужин пропустим.

К ночи активная деятельность стихла. Блуждали огоньки по восточному лесу, каски часовых плыли над гребнем оград, через дорогу обустроилась целая банда: жгли костёр, весело переговаривались, благо погода позволяла. Доносились отдельные реплики: мол, Красную Армию нам уже не догнать, быстро бегает, но ничего – под Москвой встретимся и объясним: кто в этом полушарии хозяин.

– Из подвала не выходить! – предупредил Шубин. – Все поняли? Не выходить – это от слова совсем! Пост снимается – он больше не нужен. Суньте тазик под пролом – кто пойдёт услышим. Часовой будет здесь, среди нас. Уфимцев, составь очередность!

Слушаюсь, товарищ лейтенант!

– А по нужде? – не понял Шуйский. – Прямо здесь?

– Выкручиваетесь, – пожал плечами Шубин. – Пролом под лестницей, в него и ходите, да глубже забираетесь – нечего тут всякое амбре разводить.

– По нужде это только сегодня, – вздохнул Герасимов. – Но может быть завтра, а потом вода и жрачка кончится и проблема сама разрешится.

– Да уж, перспектива… – тоскливо протянул Кошкин.

– Не волнуйтесь, завтра утром мы отсюда уйдем! – уверенно заявил Уфимцев. – Так и быть: перекантуемся ночку и в путь! Верно товарищ лейтенант?

– Верно! – согласился Глеб. – Не время «робинзонаду» устраивать. Какое сегодня число?.. – он наморщил лоб, как-то вылетело из головы.

– С утра седьмое октября было, – неуверенно сказал что Шперлинг. – Наши под Вязьмой бой дают фашистам, а мы тут…

– Разговорчики! – отрезал Шубин. – Всем спать! И не чихать мне тут, даже во сне. Всем понятно?

– Так точно, товарищ лейтенант! – откликнулся Кошкин. – Разрешите выполнять?

Разведчики со смешками укладывались вдоль стены, завернулись в мешковину, оружие брали с собой, обнимали как могли.

– Лучше бы я жену обнял, – бормотал Боровой. – Когда же эта клятая война закончится? Надоела – хуже горькой редьки. Домой бы сейчас, к Василисе под бочок…

– Я думал ты холостой! – удивился Шперлинг.

– Бракованный он, – фыркнул Уфимцев. – Разводиться на гражданке собирался, да так и не собрался.

– Серьёзно? – удивился Курганов. – Зачем тогда женился, если разводиться собираешься? Как-то не по нашему это.

– Ага, не по-комсомольски, – согласился Кошкин под сдавленный смех. – Признавайся, Семён: почему такой несознательный?

– Много вы понимаете, недоделанные… – бурчал Боровой. – Сперва любовь у нас была до гроба. Я помощником бригадира на механическом работал, Людмила в отделе контроля качества – там и познакомились, когда у нашей бригады брак нашли. Ну не то, чтобы брак, просто станок из строя вышел, но его быстро отремонтировали. До особого отдела не дошло, – такое ощущение что Боровой в темноте усиленно крестился. – В общем, чувства у нас с Людмилой образовались, поженились, детей пока решили не рожать.

– В связи с тяжелым международным положением? – предположил Кошкин.

– Ну да, и в этой связи. Комнату нам дали от завода, мебель кое-какую – нормально жили. Что не так с этими женщинами, мужики? Изменилась за месяц: другая стала, холодная, чужого мнения в упор не признавала, по струнке у неё ходил… Ведь любил же, дуру, несмотря на все ее закидоны. Не жена, а комендант гарнизона и начальник гауптвахты в одном флаконе! – Боровой увлёкся, не замечал как товарищи умирают от глухого смеха. – Всю кровь выпила, зараза. Лучше бы пустила мне эту кровь… Почему так произошло? – ума не приложу. Ласковая же была кошечка, порядки свои в доме наводить стала. Даже к мужикам поболтать не отпускала, все какие-то неотложные дела находились. В общем, кончилось наше чувство: она же не дура – видела, что со мной происходит. Однажды кулаком погрозила: дескать, надумаешь разводиться или изменять – заводской партком на тебя спущу, они тебе живо втолкуют, что такое ячейка социалистического общества и как её нужно беречь.

– И ты не изменял? – уточнил Герасимов.