Тут я должен заметить, что Деве постоянно казалось – как и мне в своем одиноком пути, – что возле нас находится нечто, и я как будто испытывал похожее чувство. Загадка эта весьма тревожила меня – я опасался за Наани и не отпускал ее от себя, даже на время сна не развязывая соединявший нас ремень. Однако Дева не боялась Таящегося в Ночи, ибо ощущала духом, что Сила сия не желает нам зла, хотя не понимала ее природы. Наконец я даже привык к этому ощущению, хотя все равно тревожился за жизнь и благополучие моей возлюбленной.
Так мы продвигались вперед восемь дней.
Вскоре вокруг сделалось холодно, и нам приходилось на ночь укрываться плащом, однако во время переходов мы в нем не нуждались, потому что поднимались вверх и нас согревало движение.
Постепенно тончал и воздух вокруг нас, и водный порошок теперь вскипал не столь бурно.
Подъем этот казался нам вечным, мы осторожно и настойчиво пробирались вперед, останавливались в установленное время, чтобы есть и пить, но всегда сидели бок о бок – молча и ощущая соединяющую нас любовь. Переходы наши не превышали шестнадцати часов, ибо подниматься наверх тяжело и трудно.
Время я узнавал, посветив Дискосом на свой циферблат, отчасти напоминавший часы нашего нынешнего века. Впрочем, его можно было измерять и числом бросков камня, потому что оно оставалось постоянным, и Дева первая заметила это, поскольку ползла позади меня и считала звуки падений.
Иногда она негромко говорила мне, что прошло столько-то времени, и, поглядев на свой циферблат, я обнаруживал ее правоту. Но когда она не считала, мы вели негромкий разговор; и нам все чаще казалось, будто говорим не мы – а наши души, оставившие тела посреди вечной тьмы. И тогда хватало прикосновения, чтобы понять, что мы еще живы и любовь сопутствует нам. И в такие моменты я всегда раскручивал Дискос подольше; бледные лица наши проступали из тьмы, освещенные великим оружием… в тоске одиночества мы брались за руки, обретая утешение, уверенность и душевный покой, необходимый для продолжения пути.
В одно из таких мгновений Наани назвала меня ласковым именем, памятным мне по древним дням – по нашему с вами веку, – именем, которого я не слышал после смерти Мирдат. Тот, кто понимает меня, почувствует всю любовную боль, воспламенившуюся в сердце моем… старинные ее чары и безмолвное величие, так долго погребенное в глубинах памяти. Так дух скитается в бесслезной немоте, переживая то безысходную муку, то безмолвный восторг, знакомый тому, кто ведает скорбь заката и надежду рассвета. Этого требует душа человека, и внутренняя боль лежит в основе памяти. Тот, кто следует за мной мыслью, вспомнит собственные печали, сокрытые в недрах лет, но все еще ранящие сердце. Однако моя Единственная находилась возле меня, и сердце мое было счастливо, не забывая и об утраченных восторгах и боли разлуки. Наани пробудила во мне эти воспоминания, и люди еще не придумали слов, которыми можно было ответить.
Но Дева понимала мои ощущения и назвала это имя не думая – из душевной потребности. Только что мы вместе пребывали в глубинах забвения – и вот в новом горьком восторге замерли, взявшись за руки посреди великой тьмы и ожидая, пока боль и странная тревога не оставят наши сердца.
Так мы продвигались вперед, и кромешная ночь вокруг только сближала нас, соединяя души наши в возвышенное и святое единство, которое я именую Любовью; воистину удивительно, что сия великая милость, имя которой Любовь, была дарована мне. Всякий, кто знал Любовь, поймет мой восторг. А о тех, кто не знал любви, молю со скорбью, всем сердцем, дабы и такие люди познали это чудо до своего смертного часа, иначе они умрут, не достигнув истинной зрелости, конца заблуждений и венца человечности.
Но продолжу свое повествование. К концу девятого часа восьмого дня, проведенного нами на склоне, наверху появилось далекое зарево – еще едва проступавшее в ночи. Так я понял, что мы приблизились к Ночной Земле.
Мы прибавили шагу, и еле заметное сияние обрело силу, превращаясь в далекий свет. А мы все поднимались. И на четырнадцатом часу того дня вышли из тьмы, царящей над Склоном, и остановились у окончания странной Дороги Безмолвных.
Мне показалось, будто я пришел домой, ноги мои словно ступили на знакомую почву; итак, после далекого пути я вернулся в известные мне края.
И мы направились вверх по Дороге – до самого края склона, откуда уже были видны Чудеса и Тайны моей земли. Никогда не забуду того счастья, которое я там испытывал, понимая, сколь великое путешествие совершил и привел сюда из неведомых краев мою Единственную. Тем не менее я не мог не знать, что знакомые мне области мира сулят нам великие испытания и опасности перед концом пути. Тревога овладела моей душой; я видел, сколь слаба и беззащитна Наани перед жуткими Силами Зла и Чудовищами, населявшими этот край.
Глубокая тревога завладела мной…
И все же я не мог отвести глаз от сердца Ночной Земли, от своего могучего Дома. Великая Пирамида светилась вдали… родная обитель, куда я и не надеялся вернуться.