Наконец я подлинно увидел, что Дева моя шевельнулась… шевельнулась там, где лежала она на этой Прощальной Дороге; и понял я, что она и в самом деле жива. И жизнь словно бы прыжком вскочила назад в мое тело; лишь сердце на миг затихло в моей груди. A Мастер над Монструваканами уже дал знак, чтобы Дорогу остановили и вернули назад… но я уже бежал по ней, бежал как безумец по этой Прощальной Дороге, бежал, на ходу выкрикивая имя моей Единственной. Только потом я узнал, что в этот миг возникла великая опасность того, что все ближайшие Миллионы ринутся к Прощальной Дороге – и в давке погибнут многие, и может быть, даже моя Единственная. Однако беда эта обошла нас стороной, потому что Мастер над Стражей отправил полки своих людей сдерживать Миллионы и дал знак всей стране соблюдать спокойствие, чтобы Деву можно было спасти. A тем временем, пока творилось все это, я неуклюже бежал по Прощальной Дороге; a под великой кровлей этой подземной страны гудели и звенели возгласы несметных Миллионов.
Но не только я бежал по дороге, многие бежали за моей спиной; однако я был первым и спешил изо всех сил, хотя ноги еще казались мне чужими; и я раскачивался и оступался, а сама Дорога уходила назад под моими ногами… Я первым оказался там, где лежала моя Дева. И лежала она на спине, и она откинула Покров с лица своего, и лежала с открытыми глазами, и на милом лице ее оставалась печать удивления. И увидев меня, она улыбнулась одними глазами, счастливыми и спокойными; ибо владела ей тогда предельная слабость.
И o! Я упал возле нее, упал на колени и руки, и сердце мое так сотрясало губы, что с них сходил только сухой неразборчивый шепот. A она, слабая, все смотрела на меня, и я не отводил от нее глаз и все пытался что-то сказать, только рот мой отказывался повиноваться мне.
Тут понимание вспышкой света осенило ее; и она в то же мгновение поняла, что истинно находится в Великой Пирамиде и что я каким-то образом сумел принести ее в эту Великую Крепость; и она вдруг пробудилась в своем теле и с ужасным беспокойством протянула ко мне дрожащие руки из-под своего покрывала. И я увидел, что раны мои открылись и из них хлынула кровь; и Дева заметила это, и потому с еще бóльшим усилием попыталась очнуться от своего смертного обморока. Истинно скажу: я и в самом деле обливался кровью после своего бега. Тут уста мои обрели силу, и я только сказал Деве, что люблю ее. И вся она как бы растворялась в тумане передо мной; и я только догадывался, что она опустилась предо мной на колени, так что голова моя легла к ней на грудь; и тут великий глас сотряс воздух своей необоримой мощью, и весь мировой эфир всколыхнулся под могучим духовным прикосновением. Тогда голос Мастера над Монструваканами донесся как будто бы издалека до моего слуха, и тихий голос Мастера над Докторами последовал за ним; но я так и не расслышал их слов, зная твердо, что моя Единственная Дева жива и я не смею умирать, но должен всеми силами бороться за жизнь. Обретя такую решимость и укрепившись в ней, я провалился в полную, черную тьму.
Дни Любви
И вот, вернувшись назад к жизни, я знаю, что везли меня наверх в Лифте и на той же самой постели, на которой я думал, что никакая кровать мне более не потребуется и что не суждено мне подняться наверх из Страны Молчания.
Еще помню я – правда, как-то нечетко и неопределенно, – что донесся до моего слуха из самых недр мира гром Подземных Оргáнов, чудный и необыкновенный глас, что превыше всякой смерти; a за ним плавный напев, как если бы это множества пели единым голосом за дальними горами. Звук этот иногда превращался в дуновение ветра, доносившееся из глубин, а потом снова – в полную величия старинную мелодию Песни Чести. И я понимал как во сне, что это миллионы в той глубокой Подземной Стране чтят явленное им Радостное Чудо и ликуют, увидев его. Однако все это казалось мне каким-то далеким видением, наполовину сокрытым от меня, и глаза мои не имели силы открыться, и казалось мне, что возносят меня все выше и выше неведомые и нереальные волны. И время от времени меня окутывали сладостные благоухания, принадлежавшие, однако, к реальности и исходившие от великих Полей, ибо лифты в них всегда были обсажены цветами; а громадная кабина наша тем временем восходила все выше и выше, преодолевая великие мили.
Наверно, я шевельнулся; ибо ко мне негромко обратился успокоительный голос Мастера над Докторами, предписывавшего мне отдых; ибо все теперь будет хорошо с моей Девой. И истинно, потом я погрузился в дымку забвения; наступила череда дней, проведенных наполовину наяву и наполовину во сне, и нетрудно было подумать, что я уже умер.