Ночное кино

Взрослые люди с детскими именами – Бобби, Джонни, Фредди: какой-то неписаный закон гласит, что на вид они грознее прочих смертных. У Томми была широкая бандитская физиономия и седина в волосах. Из ворота и рукавов обтягивающей полиэстерной рубашки выглядывали неразборчивые тату. Он исходил непринужденной самоуверенностью, будто привык, что люди гуськом бредут через весь салон к его столу в глубине – татушному аналогу углового кабинета председателя совета директоров высоко в поднебесье – и интересуются его мнением по разным вопросам.

Он скучающе оглядел нас обоих, посмотрел на фотографию и снова склонился над клиентом.

– А, ну да. Была тут с месяц назад.

– Какого цвета у нее было пальто? – спросила Нора.

– Красное. С черным.

Нора удивленно глянула на меня.

– Она хотела сделать татуировку? – спросил я.

– Не. Хотела свою фотку после.

– Фотку после? В смысле – после?

Томми прервал труды и уставился на меня:

– После того как мы заканчиваем тату, мы, блин, фотографируем. – Он махнул рукой на стену, увешанную фотографиями улыбчивых людей, щеголяющих новенькими татуировками. – У нее была парная, кирин на щиколотке, – продолжал он, вернувшись к работе. – Спрашивала, не осталось ли у нас фотки после.

– «Парная»?

– Одна тату на двоих. Когда по отдельности, ничего особенного. А когда вместе, в обнимочку, под ручку, по уши влюбленные и все такое, получается красиво. «Джерри Магуайр»[59], «ты моя половинка», в таком духе.

Ах да – у Александры на щиколотке только ползверя, голова и передние ноги.

– Вы сказали, это кирин? – переспросил я.

– У любителей японских тату очень популярно. Мифический зверь.

– А она говорила, на ком вторая половина? – спросила Нора.

– Не. Но это большой хит у влюбленных, молодоженов, школьных королей и королев бала, пар, которым надо расстаться, – типа, один в тюрьму загремел. Делал на той неделе. Парочка за семьдесят. Прикатили сюда из Форт-Майерса на золотую свадьбу. У меня фотка после где-то есть.

Выключив машинку, он развернулся вместе с креслом и порылся на захламленном столе. В черных латексных перчатках каждый жест его смутно отдавал театральностью, как у форточника или мима. Он отыскал фотографию, протянул Норе, снова включил машинку и заглянул под массажный стол:

– Ты там как, Мел?

– Нормалек.

А по виду не скажешь: Мел пускал слюни на пол.

Нора отдала фотографию мне: там в обнимку улыбалась пара пенсионеров в одинаковых желтых рубашках поло и бермудах хаки. У нее на правой ноге и у него на левой было вытатуировано по половинке красного сердца с крылышками. Когда ноги рядом, сердце становилось целым.

Чересчур сентиментально, на мой вкус, однако Нора пришла в восторг.

– Всем клиентам, кто приходит за парными тату, – бодро продолжал Томми, – я говорю: на тысячу процентов будьте уверены. Миллион раз девчонка прибегала в слезах через месяц и хотела все убрать, потому что ее настоящая любовь слиняла с ее лучшей подругой. Я сначала думал, эта ваша девица тоже убрать хочет. Но она только фотку попросила.

– Не сказала зачем? – спросил я.

– Не.

– А фотку забрала? – спросила Нора.

– Не-а. Ей набили давно, в две тыщи четвертом, еще на старом месте, в отеле «Челси». Переехали, много чего порастеряли. Я ее пустил наши архивы посмотреть. Пару часов рылась, искала. Не нашла.

– У нас есть чек – она что-то у вас купила, – сказал я, достав бумажку из кармана.

Он и головы не поднял.

– Тут заходил солдатик в увольнении. Хотел портрет жены над сердцем. Она тоже солдатик, убили в Афганистане. Фигово ему было. А это ж серьезная работа. Денег не хватило. Мы решили, набьем только имя ее. Но ваша подруга за все заплатила. Как-то так между делом.

Нора потрясенно выкатила глаза.

– Она странно себя вела? – спросил я Томми.

– Вроде нет. Говорила только мало.

– А на вид была нездорова?

– Бледновата, пожалуй.

– Вы знаете, кто ей тату набивал в две тысячи четвертом?

– Старый мой мастер. Ларри. По тату сразу понятно.

– Где бы нам найти этого Ларри?

Томми усмехнулся:

– Где-то между раем и адом.

Он промокнул готовый цветок салфеткой, пристально на него посмотрел и перешел к следующему.

– Вышло-то чего? Сидит такой Ларри, краску вбивает. Потом опа – валяется на полу, кровь из носа хлещет, как из фонтана «Белладжио» в Вегасе. Помер в «скорой». Мозговая аневризма. – Он насупился, наклонился к клиенту. – Мел, ты там правда нормально? Ты ж как труп.

– Я слушаю, – пояснил Мел.

Томми опять насупился, глянул на нас и вздохнул:

– Короче, что было-то. Ваша подруга заглянула, а вечером я прихожу домой и давай вспоминать про Ларри. С ним за пару недель до того, как помер, приключилась история. Это где-то летом две тыщи четвертого. А чтоб все ясно было, надо понимать, кто таков Ларри. Гигантская туша. Больше холодильника, больше кресла кожаного – вот честно, на стопке Библий поклянусь.

– Больше меня? – глухо подал голос Мел из-под стола.