— Вы верно отметили, что Иисус Христос был Бог. Так? Он мог Себе позволить потерпеть, пострадать, да и силы для этого имел нечеловеческие: все-таки Бог! Это как игра. А нам как? Смиримся мы перед такими, как Николай, так они всю страну в барак тюремный превратят. Что, параши за ними выносить? Нет, нельзя перед ними смиряться. Эх, была бы моя воля… — Гуля в сердцах махнул рукой, а Семен Ипполитович опять вздохнул.
— Молиться за них надо, Господь в силах их исправить, дать им мысль благу. Сами-то они молиться за себя не будут, не ведают, что творят. Кабы знали, насколько лучше чуть-чуть потерпеть, поскорбеть с пользой для души и Бога благодаря. Глядишь, тогда бы и исправились и послужили еще на пользу ближнему.
— Дождешься, — покачал головой Гуля.
— Отчего ж нет? На все воля Божия, — мягко возразил Семен Ипполитович. — А смиренный человек, есть человек совершенный, подобный Самому Христу. Ведь и Иисус Христос, хотя по божеству и был Богом, но по человечеству, был человеком, поэтому и страдал, и терпел как человек. Не игра это была вовсе, Борис, а подвиг великой любви и смирения. Ведь Он смирил Себя даже до крестной смерти. Вот оно — непостижимое смирение и необъятная любовь!
— Эх, легко все это говорить, — нетерпеливо прервал Ипполитыча Гуля, — а поди потерпи? Надолго ли хватит?
— Если понимать, что есть смирение — то надолго, — улыбнулся Ипполитыч, — ведь смирение и без дел многие прегрешения делает простительными. Напротив, без смирения и дела бесполезны. Что соль для всякой пищи, говорят святые отцы, то смирение для всякой добродетели.
— В таком случае, — махнул рукой Гуля, — мне надо смириться и бросить живопись, поскольку ничего путного не получается и начать красить стены на кухне и в коридоре. Так? А вам — продать свое имущество и купить на кухню новую раковину, чтобы Николай назавтра ее пропил?
Ипполитыч пожал плечами и молча удалился из кухни. Впрочем, через минуту вернулся обратно с сахарницей в руках и спросил:
— От чего без сахара чай пьете? Возьмите, у меня достаточно, да по старости, говорят, и не полезно, врачи не рекомендуют, — и, видя протестующий жест Гули, чуть повысил тон: — не отказывайтесь, я ж говорю: мне не полезно.
— С работой у меня паршиво, — сам не зная зачем, пожаловался Гуля, — скоро, наверное, и есть будет нечего.
Ипполитыч перекрестился и сказал:
— На все Божья воля, — он на мгновение закрыл глаза, и еще раз перекрестившись, добавил: — Бог-то поможет, помолись, попроси. Может статься, все в твою пользу и разрешится, не отчаивайся только.
— Если бы все было так просто, — покачал головой Гуля, — помолился — и на тебе получай!
— Но, удивительное дело, — Ипполитыч улыбнулся, — на самом деле все именно так и обстоит. Как и сказано: просите — и дастся вам. Но не просят! Не верят! А ведь так все просто…
— Вашими устами бы, да мед пить, — махнул рукой Гуля, но вдруг перекрестился три раза и поглядел на Ипполитыча: — Так?
— Так, — продолжал улыбаться тот, — просите и дастся вам…