Ночной фуникулёр. Часть 1

— Знаем мы их человеколюбие, — устало сказал Скреба, потирая виски и повысил голос: — Никаких отсрочек! Сегодня срок платежа? Пусть сегодня и платят. Хрен им, а не отсрочка. Отзвони им и забей на семь тридцать вечера стрелку в «Октябрьской». Пусть попробуют не рассчитаться: с процентами возьму и с процентами на проценты. Предупреди! Все!

После ухода бухгалтера Скреба до вечера томился в офисе. «Быть может, надо было дать отсрочку? Пусть бы сиротам помогли, — размышляя, мучил он себя. — Но с другой стороны, им только дай слабину, вообще вывернутся из рук. Нет! Хватит на сегодня добрых дел. Хорош!»

В семнадцать тридцать, в сопровождении секретаря-телохранителя Славика, он выехал на вокзал, проводить в Москву нужного человека. Голова все также нудно и протяжно ныла, и даже передавая на словах приветы московским друзьям, он никак не мог отрешиться от этой постылой боли. А ведь сегодня предстояло еще делать дела…

От вокзала они сразу рванули в сторону гостиницы «Октябрьская», где их, должно быть, уже ожидали. Как только свернули с Вокзальной площади, Скреба вдруг глухо застонал.

— Что? — мгновенно среагировал Славик.

— Сердце, что б его… — задержав дыхание, глухо процедил Скреба. — Может быть, не поедем? Не к добру это.

— Да что там? — усмехнулся Славик. — Лохов обуть, какие проблемы? Брось коленки морщить, шеф.

Скреба не любил общение в таком тоне, и все это знали, но Славику он многое спускал с рук, возможно, слишком многое. Впрочем, широкая Славина грудь закрывала от него не только солнце, были ситуации, когда Славик шел за него на ножи.

— Навострились они, лохи, пальцы гнуть, — продолжал Славик, — надо на место ставить — они по жизни пацанам должны.

— Ладно, едем, — выдохнул Скреба, почувствовав некоторое облегчение, — но будь внимательней. Кто его знает…

Джип подъезжал к перекрестку у Торгового центра, и шофер Вова Паленый подал голос:

— Гляньте, бомжи дерутся.

Вова притормозил. На тротуаре, нелепо размахивая руками, действительно молотили друг друга два неопределенного возраста оборванца. Дрались они с какой-то остервенелой отчаянностью, и только то, что силенок у каждого было, что называется, «кот наплакал», не давало им возможности серьезно друг друга повредить. Один вообще так и норовил вцепиться другому в горло, только зубы, как видно, были утрачены в предыдущих жизненных баталиях, и он лишь безпомощно слюнявил противнику ворот грязной фуфайки. Под ногами у них валялась распотрошенная куча картона, по которой они топотали как две загнанные клячи. Очевидно, именно ее-то и не поделили супротивники.

— Вот умора! — хохотал Вова.

— Ладно, — кивнул Скреба, массирую грудь в области сердца. — Некогда. Поехали.

«Все как пауки готовы друг друга жрать, — подумал он, — говорят, что мы бандиты. Вранье, все бандиты. Только большинство боится в этом признаться» Он сосредоточился на предстоящей встрече. Что-то все-таки его безпокоило, а он привык доверять внутреннему чувству тревоги. Да и как иначе? От какой-то малости, от гордого пренебрежения легкими предупредительными постукиваниями из тайной внутренней реальности многие его корешки навечно переселились на кладбище в Орлецы. Дело проверенное: раз стучат, надо делать выводы.

— Вова, Кузнецкую проскочи на раз, на одном дыхании, — отдал он команду.

— Какой базар, — согласился Паленый.

Он так и сделал. Как только с площади Победы они свернули на Кузнецкую, он врубил газ до полика. Больницы справа свернулись в туманную спираль, а пытавшаяся было держаться впереди «шестерка» по кривой шарахнулась в сторону. За решеткой стадионной ограды закрутилось широкой зеленой лентой футбольной поле, и впереди завиделся светофор на перекрестке, а там уже и гостиница… Но Паленый вдруг экстренно тормознул, так что Скреба сунулся лбом в переднее сиденье.

— Ну, ты… — хотел он ругнуться, но, увидев впереди препятствие, осекся и издал звук рвущегося из баллона газа: — Ч-ч-ч-ч-и-и

Впереди двое мужиков толкали прямо поперек улицы обдолбанный зеленый «Москвич». Джип от резкого торможения повело задом направо и в это мгновение, под дикий визг резины, Скреба успел заметить злые кавказские глаза и нацменкий нос одного из мужиков.

— Шухер! — успел закричать он, прежде чем увидел, как голова Паленого вспыхнула пышными красными брызгами. Лобовое стекло забелело десятками дыр. Славик уже выпал наружу и лупил из «Калаша» (нет, классным он все-таки был пацаном: его белая рубашка вовсю цвела большим багровым цветком, а он, сжав зубы, лупил и лупил в сторону ржавой зеленой коробки), — все это уже случилось, а Скреба никак не мог выбраться наружу; он словно плыл сквозь густой вишневый сироп, захлебываясь его приторно-сладким вкусом; он и сам истекал этим сиропом и словно таял, уменьшаясь и уменьшаясь…