Ночной гонец

Во время коронации архиепископ Ленеус возложил корону на голову ее величества и помазал ей грудь и руки миром. При сем должен был осенить ее дух господень, дабы правила она страной справедливо и несла своим подданным утешение, свободу и радость. Архиепископ вручил ей скипетр, державу, ключ и, наконец, меч, коим она должна защищать добродетельных, послушных закону, наказывать жестокосердных и строптивых и разить тех, кто живет не по совести и закону.

Во время коронации в большом соборе увидел я подле королевы вашего хозяина, брат мой, немецкого помещика Бартольда Клевена, который в прошлом месяце был произведен в камергеры королевы[56].

Три вечера кряду приглашалось духовенство во дворец на пиршество по случаю коронации. На столы, накрытые для духовного сословия, подавали блюда в две перемены, по тридцать шесть блюд в каждой перемене.

Из прохладительных напитков были по большей части испанские и рейнские вина, и каждый пил в свое удовольствие. Не желавших пить никто не неволил. Однако за здравие ее королевского величества и наследного принца всякий раз нужно было пить до дна. Дворянам яства подавались на серебре, а духовенству и бюргерству на олове. Крестьян потчевали в трактире Йиллестюган, кушанья им подавались на деревянных тарелках.

После этих празднеств и ночного бдения долит меня головная боль и ломота в костях. В странноприимном доме, где я нашел приют, вот уже несколько ночей сон бежит меня из-за стрельбы и салютов. В какой конец города ни направишься, повсюду бьет в нос пороховой дым. Для черни на площадях развесили бычьи туши, и вино из бочек било ключом. В ночную пору разыгрывались такие драки и побоища, что множество людей изувечилось. Однако, хвала создателю, насмерть было убито не более десятка. Вчерашним утром видел я на улице несколько трупов.

Двадцать четвертого дня лицезрел я карнавальный поезд наследного принца Карла-Густава на Рэнмаребане. Там катились кареты без лошадей, высоченная гора двигалась сама собой, вопила и кричала, русалки, разодетые в зеленые платья, премерзко кривлялись и выламывались всяческим манером. В Веккельсонге говорили про одного батрака, что он опоганился с лесовицей. Так тут, в Стокгольме, мне довелось видеть женщин в ее обличье. В этом шествии было множество живых арапов, чертей, горных троллей и прочих диковинных чудищ всех мастей… Последним выступало Время с косой в единственной руке, а его преследовал скелет с голым черепом. Вся эта картина являла собой суету земную. После всей той роскоши, что нам пришлось здесь лицезреть, не худо было призадуматься над этим представлением.

Большего великолепия, чем в дни этого коронационного празднества, в Швеции не видывали. Однако ее королевскому величеству не угодно было короноваться в Упсале — городе, где короновались все короли, и потому предрекают, что ей не долго сидеть на троне.

Всем нам уже не терпится отправиться отсюда восвояси. Нужду и голод терпят многие из крестьянских выборных. Выборные крестьяне от Вэренда ходят сумрачные и страшатся возвращаться домой к своим собратьям с недоброй вестью. Не хотел бы я быть в их шкуре, когда они воротятся к себе домой. Крестьяне еще стенают, кричат и требуют, чтобы с ними обошлись по закону — как записано в поземельных книгах. Королева же отговаривается тем, что дворянам и прочей знати пришлось нести на себе тяжелое бремя издержек на коронацию, что большего от этих господ требовать никак нельзя.

Я отнюдь не позабыл, брат мой, про тяглового крестьянина из вашего пасторского прихода в Альгутсбуде, которого беззаконно выгнали из собственной усадьбы. Его беда запала мне в душу, однако теперь этому делу помочь никак невозможно, коль скоро в землях, где помещики откупили королевские подати, крестьянские дворы будут по-прежнему принадлежать помещику. Не только тягловому крестьянину Сведье, но и многим бондам придется еще ожидать и терпеть, доколе они снова получат свои права.

Мы же, грешные, станем истово молить господа бога нашего, дабы он ниспослал нашему королевству справедливого и милостивого короля, который пекся бы о нуждах своего народа. А покуда нам остается лишь представить всю сию несправедливость и неправоту на праведный суд всевышнего.

Засим остаюсь, брат мой, вашим преданным другом и покорнейшим слугой,

Арвидус Тидерус, пастор Веккельсонга.

Писано в Стокгольме октября двадцать седьмого дня в лето тысяча шестьсот пятидесятое».

Человек из леса требует свои права

Ушли в деревню двое, а воротился только один. Другой остался и больше никогда не вернется в свою потайную берлогу. Тот, кто воротился один, его больше не ждет.

В землянке под поваленным дубом живет теперь один человек, и больше он к деревне близко не подходит. У него есть порох, пули и соль — все, без чего человеку в лесу не обойтись. Дни бегут, и ножевая рана у него на щеке заживает, на щеке остается лишь красный рубец.