Ночной карнавал

Боже. Черным маслом качается вода у подножий домов. Дома — в воде. Двери открываются на порожки, на приступки, и лестница спускается прямо в воду. И дальше — плыть. Если ты русалка — плыви, играй хвостом! Если ты богачка — нанимай гондолу. Если беднячка — прыгай в барку. Вон длинный, худой гондольер, весь затянутый в черное, стоит, играет веслом. Губы изогнуты в улыбке. Вечереет. Фонари отражаются в черной, синей, розовой, изумрудно горящей закатной воде. Солнце садится в лагуну. Гляди, Мадлен, гляди во все глаза. Это красивей, чем твой разухабистый Пари. Пари съел и выпил тебя, да ты ему не вся далась. А Венециа… у тебя предчувствие, что Венециа тебя накормит и напоит. Правда, за поворотом, где над каналом навис тонкий горбатый мостик — на нем горят фонари, и два льва, ручных зверя Святого Марка, покровителя Венециа, держат в зубах чугунные цепи — в вечернем воздухе пахнет смертью. Умереть среди такой красоты — величайшее благо. Большая честь. Да только она живуча. Она — твердый адамант в меховой шапке Великих Князей Рус. Выковыривали. Били каблуком. Разбивали молотом и топором. Швыряли в реку, рыбам. И все равно лишь твердел алмаз; и вылавливали рыбари рыбу, и взрезали ей брюхо, и люди вытаскивали из окровавленного рыбьего брюха сияющий камень: в огне не горит, в воде не тонет.

В воде?! Сколько тут воды! Голова кругом идет!

— Эй, парень, где мы оставим машину?!.. Дальше не проедешь! Дороги для авто нет!.. Только гондола… только плыть…

— О, мадмуазель, тут все с ума посходили, что ли?.. Гляньте, взбесились!.. Бегут в масках, плывут в лодках, закутавшись в львиные и тигровые шкуры!.. А это что поднимают?!.. Голова!.. голова!.. Глядите!.. Она упадет на нас!

Мадлен закинула голову и присвистнула. Ветер рванул шарф у нее с шеи. Она расстегнула манто, бившее на ветру по щиколоткам: жара донимала ее. Чистое лето, хоть и февраль. Близко весна. Рядом. Они с шофером стояли на узком, как козья тропка, выступе, обнимающем череду домов, отражающихся в масляно-огненной воде бесконечного канала. Авто парень оставил, закрыв, за углом, запомнив дом с зазывной вывеской: «TRATTORIA». «Мы здесь поужинаем, — кивнула Мадлен на трактир, — а потом найдем отель, где остановился тот, кто мне нужен». — «О, мадмуазель, это трудновато будет. Как вы найдете человека?.. Будем плавать по Венециа взад-вперед, меняя гондолы, до полуночи, до утра?..» — «Хоть всю жизнь, мальчишка. Я найду его. Найду». Парень смиренно прикрыл глаза. Мадлен понимала, что мальчик не оставит ее и не предаст. Они будут искать вдвоем до конца.

А сейчас она стояла, задрав голову, и свистела, как пацан, от изумления, от восторга, от страха. Завизжала! Какая огромная!.. Свалится на них сейчас… Голова! Голова! Чья это голова?!

Огромную голову, сработанную из картона, сусального золота, цветных нитей, бархата, атласа, ваты, пропитанной клеем, и сбитых кругом клепанных досок, везли на четырех гондолах четыре гребца. У головы были кудрявые волосы, сплетенные из овечьей шерсти и сшитые из обрывков меховинок и плохо выделанных скорняком бросовых шкур. Прическа головы была перевита яркими красными лентами. Будто полосы крови, вырвавшись из надрезанной жилы, хлестнули по локонам. На бледном лице, раскрашенном белой и алой, на скулах, краской, ширились большие, чуть навыкате, черные, аляповато намалеванные, безумные глаза. Высоко приподнимались брови. Рот ни улыбался, ни плакал; рот был безмолвно сжат. Художник в изгибе рта изобразил власть и могущество. Голова сжимала губы подковой, говоря без слов: «Я владыка. Я хозяйка. Со мной тягаться некому. Всех к ногтю прижму». На лентах, что обвязывали лоб головы, горели крохотные самоцветные лампадки. В прическе торчали свечи. Шерсть, изображавшая волосы гигантессы, тлела. Кое-где занимался огонь. Тут же гас. Снова раздувался под сырым ветром.

Гондольеры гундосыми протяжными голосами пели печальную песню с веселыми словами. Языки разных мест старушки Эроп были похожи. В Пари говорили чуть иначе, но Мадлен понимала все, что болтали и пели венецианцы. Amore mia, bella Venezia, mio tesoro, mio bel cor! Im,me la morte — in Te la vita mia….. За плывущей на четырех гондолах необъятной Головой плыли на бесчисленных лодках, лодчонках, барках, парусниках, плотах, иных суденышках ряженые. Вот красавица девушка слишком сильно наклонилась из лодки, сейчас упадет в воду. Взбитые сливки седых буклей немыслимой прически дрогнули, парик сорвал ветер и кинул в волны. Девушка взвизгнула, захохотала и прижала ладони к стриженной голове. Ее низко открытая грудь поднималась и опускалась, и ее спутник, юноша в черной маске, возбужденный видом цветущей женской плоти, склонился и поцеловал ее в грудь, прямо под кружева корсажа; любовники обнялись и вместе, не удержав равновесия в лодке, все-таки упали через борт в канал. «Эй, стой, куда!..» — крикнула Мадлен на диалекте Пари. На нее даже не оглянулись. Мало ли гостей прибывает из всех градов и весей Эроп на карнавал в Венециа.

— Парень, гляди, она качается!.. Голова-то!.. Ветер поднимается!.. Ветер!..