Ночной карнавал

— Эй, что это за голова такая?!.. Ответьте!.. Мы чужаки тут… Это богиня моря?!.. Водяное чудище?!..

— Это сама Венециа, дурни! Приветствуйте ее, владычицу морей! Царицу Эроп!.. Жемчужину земли…

Мадлен уцепилась за руку шофера, чтоб не свалиться в канал под резким порывом ветра, взмахнула рукой и крикнула:

— Наше почтение, красавица Венециа!.. У тебя тоже синие глаза, как и у меня!..

— Купите маски, синьора!.. Нынче без масок нельзя в Венециа!..

Продавщица масок стояла перед ней на парапете, балансируя, водя в воздухе руками, а на вытянутых руках, на запястьях, висели две корзины, доверху набитые масками. Разными! Смешными! Веселыми! Грациозными! Страшными! На все вкусы! На все кошельки!

— Есть дешевые совсем, синьоры, — тарахтела чернявая девчонка, стреляя в рыжего ронского парня глазенками-пчелками, — вот, возьмите, это маска козочки, синьоре очень пойдет, а это козла… фу!.. фу!.. обхохочешься… вот накидка из белого атласа, для глаз дырки есть… это прикидываться привидением… а эта… ух!.. наилучшая… bellissima.. рекомендую для синьоры… обольщать возлюбленного… какие связки жемчуга свисают с висков… я сама ее сшила… сама жемчуг низала на лески… это маска Царицы Моря… в Венециа любят море… оно дает силу и жизнь… гляньте, рыбки по маске плывут!.. золотые рыбки… сверкающие плавнички!.. кормите их хлебом всегда, рыбок вашей души… купите маску… она принесет вам счастье… а вашему cicisbeo купите черную маску монаха… аскета… она ведь рыжий пройдоха… — опять выстрел черных глазенок, — так ему не помешает побыть немного в шкуре умоленного святоши… Скорей, синьора, хватайте, вы пропустите главное!..

— Что, бамбина?..

— А то!.. Сейчас голову Венециа начнут опускать в море! На дно! Она отправится к праотцам, к морским Царям!.. Это жертва!.. Жертва!.. Всегда надо принести жертву… Чтобы тебя любили… чтобы было хорошо потом… Купите!

Мадлен протянула монету. Они с шофером надели маски: она — Царицы Моря, он — Монаха. На лбу у Мадлен теперь сияла золотая рыбка, нити жемчугов качались под ветром на висках, а под глазами на тонких лесках болтались изящные морские ракушки, выловленные в песке лагуны. Парня было не узнать. Перед Мадлен стоял резкий, мрачный, тощий Монах, исповедующий голод и самобичевание, вожделеющий покаяния, жаждущий смерти. На словах?! На деле он хотел вина и вожделел к женщине. И знал много тайн мира, коих человеку знать не дано, из старых запретных книг.

— Монах, — Мадлен задрожала и склонилась в реверансе, — монах… Отпусти мне грехи мои…..

Она, еле касаясь губами, поцеловала руку парня.

— Отпускаю, — важно сказал Монах. Глаза его вспыхнули в дырах маски безумием и желанием. — Согреши. Для того, чтобы покаяться потом. И я снова приму твое покаяние. Плывем за Головой.

— Гондольер! — закричала Мадлен. — Сюда! Сюда!

Лодка, вильнув, подплыла. Гребец уперся веслом в камень парапета. Мадлен и Монах, смеясь, спрыгнули с тротуара в гондолу, Мадлен подобрала полы искрящегося голубыми искрами манто, и лодочник оценивающе окинул взглядом молодую пару.

— Счастливец твой аманто, — сказал он, прицокнув языком, — такую красотку и богачку себе отхватил. Пускай на вечер. На ночь. Нынче карнавал. Все принадлежат друг другу.

— Она не моя. Она чужая, — серьезно ответил Монах, взял и сжал руку Мадлен. — Лодочник, скажи мне, в какой гостинице Венециа обычно останавливаются чужестранцы? Мы ищем одного…

Гребец взмахивал веслом размеренно, правил лодку в сторону лагуны — туда направилась процессия с гигантской головой Венециа. Мимо них скользили черные гондолы, в них громко смеялись наряженные люди в масках и накидках, держали в руках, высоко поднимая, факелы, фонари, карманные фонарики, свечи из белого воска; смех таял в сумерках, лодки исчезали, растворяясь в приближающейся морской шири. На небе вспыхнул золотой глаз Луны. Она пристально смотрела на море, на хохочущих в лодках людей, на праздник.

Все больше факелов горело в ночи. Вода отсвечивала резкими бликами, вспышками золота, похожими на выпады мечей, сабель, рапир. Кто-то зашвырнул факел в воду. Он загас с неистовым шипеньем. Из соседней гондолы в воздух подбросили горсть апельсинов, вызывающе крикнули: «Лови, кто удачлив!..» Рыжие плоды плыли по черной дегтярной воде, дразнили, заставляя думать о воздетых в дыхании любви женских грудях.

Вот они, все гондолы, как черные утки, сгрудились у входа в лагуну. Венециа осталась позади, как гудящий улей, как кружевной торт, испеченный сумасшедшим кондитером. Изогнутые шеи лодок, похожих на грациозных молчаливых птиц, женщины, неуклюже наклонясь, украшали венками из белых цветов миндаля и виноградных листьев.

Огромная голова, качавшаяся на сдвинутых вместе, связанных канатом гондолах, смотрела на свой народ широкими властительными страшными глазами.