Ночной карнавал

Каменная громада. Серые, покрытые сажей и копотью стены. Каменные чудовища с жутко смеющимися мордами, с высунутыми языками, с наставленными в ночь рожками сидят в порталах, на скатах крыши. Торчащие уши. Вытаращенные глаза. Раздвоенные, как у змей, языки. Мадлен, вися на плече у человека, видела, как одно из чудовищ захлопало каменными крыльями, подмигнуло и оскалилось. Оно приветствовало ее появление в храме. Дьявол сторожил обитель Бога. Здорово придумано. Так и надо. Богу должны все служить. А Дьявол — в особенности.

Человек рванул на себя тяжелую резную дверь собора, побежал, задыхаясь, вверх по винтовой лестнице, все выше, выше.

— Куда ты тянешь меня?.. Где мы?..

— В Нострадам, говорят тебе. А я — здешний звонарь. Хлыбов моя фамилия. Помолчи! Мне трудно говорить, ты тяжелая. Сейчас уже придем.

Он внес Мадлен на хоры и опустил на пол, на крепко сбитые доски.

Она огляделась. Повсюду друг на друга налезали, наползали доски; деревянный скелет, сколоченный из множества досок, наблюдался изнутри и был необозрим. Высоко над головой, в башнях собора, висели колокола. Толстые веревки тянулись от их языков вниз, свисали между досок прямо над головами Хлыбова и Мадлен. Звонарь ухватил рукой мотающееся вервие. Рванул вбок. Над головой Мадлен раздалось гудение. Будто гигант вздохнул, не решаясь заплакать. А потом запел. И зычный голос, бас, заныл, завыл под сводами, жалуясь, плача, стеная. Пел и плакал Бог. Он тоже мог и петь, и плакать. Он одиноко гудел и страдал в вышине, и никто не мог ему помочь.

Звонарь уцепил другой рукой еще веревки, задвигал ими, задергал их. И густое гуденье Божьего баса перекрыли частые, дробные звоны. Золотые желуди сыпались с Мамврийского дуба. Священник бросал монеты в толпу на Пасхальной ночной службе, крича: «Христос воскресе!» — и люди отвечали ему, воздевая руки, смеясь: «Воистину воскресе!» И, дернув еще за веревки над головой, звонарь вызвал из маленьких колоколов тучи птиц. Они слетали, чирикая и щебеча, на плечи, на руки, летели в лица. Рассыпались зерна птичьего неудержного пенья, искры малинового звона, мелкие золотые семечки из подсолнухов любимой Рус. А волны густого Божьего баса накатывали, находили сияющей горой, заслоняли свет, и Мадлен задыхалась от счастья, и глохла от звона, и села на доски, зажимая уши руками, спасаясь от везде настигающих, неумолимых колоколов.

— Что это?!.. Какое счастье!.. Я умру от музыки…

— Это ростовские звоны, голубушка. Пари никогда не слышал их. И не услышит больше никогда. Пока я жив и здесь — я буду так звонить. Я, сын звонаря Калистрата Хлыбова из села Балезино Вятской губернии. А ты?!.. ты, клушечка Пари… тебе не понять… Ты понимаешь, что это такое?!.. Это Рус! Это ее воздух! Ее земля! Ее…

Он задохнулся в плаче. Сел на доски. Сгорбился. Уткнул лицо в кулаки.

Мадлен наклонилась, прикоснулась ладонью к его седой лысеющей голове, короткой, ежиком, как у погибшего шофера, стрижке.

— Я знаю, кто ты, — сказал она. — Ты генерал.

— Да, я генерал, — его голос был тверд и глух, словно он говорил в вату. — Генерал Хлыбов. Меня убивали. За мной охотятся. Меня никому не настигнуть. Тебе говорили обо мне? Тебе поручили меня убить? Ты доносчица? Кто ты! Говори!

Мадлен не замечала, что в пылу потрясений они говорили на языке Рус.

И Хлыбов тоже не замечал этого.

— Тебе не о чем беспокоиться. Я не опасна для тебя. Ты здесь служишь звонарем?

Он выпустил веревки из рук. Колокола еще долго гудели, отзванивая, утихая.

Мадлен поглядела себе под ноги и чуть не вскрикнула. Далеко, глубоко под ними, на дне пропасти собора, еле просматриваемой глазом, в пыли, в столбах лунного света, просачивающегося через отверстия и окна под крышей Нострадам, виднелись скамьи, статуи в нишах, картины на стенах. Все виделось крошечным, игрушечным. Колодец высоты был велик. Мадлен и звонарь стояли на досках под самой крышей собора.

— Да. Бог миловал. Бог не оставил меня. Я потерял родину. Я потерял армию. Я потерял жену, детей… все. Как Иов. Но Бог не покинул меня. Видишь, я спасся. Еще и славу Богу пою.

— Ты очень силен. Как тебе удалось разорвать мои цепи?

— Как только я понял, что это не просто забава в ночном клубе. Я как обезумел. Сила, выше меня, скрутила меня. И я озверел. Я стал весь как чугунный. Пальцы железные. Язык онемел. Я превратился в колокол без языка. И я должен был разорвать на тебе все путы, чтобы заговорить снова. Если бы я этого не сделал, я бы умер. Кто ты?

Он понял. Зажал себе рот рукой.

— Ты знаешь… мой язык?!..

— Я оттуда. Я из Рус. Я сама не знала этого. Узнала случайно. Меня убили. И воскресили. Один человек. А два человека охотятся на нас. На меня и на него. Они убьют нас. Я знаю. Но я хочу, чтобы вместе. Если они не убьют нас, если мы спасемся и убежим, мы вернемся в Рус.

— Там тебя тоже убьют. И его. Там убивают всех, кто возвращается отсюда. Ты не представляешь, что там делается сейчас. Я знаю. Я.

— А кто ты, генерал?.. Звонарь?..