Ночной карнавал

Танец продолжался. Музыка лилась зазывно и тягуче, обворачивая руки и ноги истомной пеленой, ломая кости и суставы, наполняя неудовлетворенным вожделением пустой сосуд сердца.

Куто сильнее прижал ее к себе. Она положила голову ему на плечо. Уткнулась лицом в его грудь. Она… плачет?.. Небывалое дело… Не плачь, Мадлен, это все пустое… Ты же знаешь, Мадлен: ты — мое воспоминание. Ты моя незабываемая радость. Но не надо сыпать на рану соль. Соль сыплют на охоте для оленей, чтобы они подходили и лизали ее. А в это время жестокий охотник из-за куста спускает курок. Не сыпь на рану соль! Повремени! Может, еще ничто не кончено. И все еще повторится. Ведь любовь повторяется, Мадлен. Я хочу, чтоб ты осталась воспоминанием, но у меня не получается. Не выходит. Я рядом с тобой. И я хочу тебя. Я хочу тебя страстно и неистово, с прежней силой, как когда-то, встарь, как там, у глупой старухи Лу, как на дрянном катерке на Зеленоглазой, как в Венециа, в отеле на берегу сияющей рассветной лагуны.

Они прижимались друг к другу. Тело, тело, что ты такое?! Ответь!

Молчит. Вернее, говорит: орет. Кричит. Приказывает.

Возьми ее. Возьми меня.

Он оторвал ее от себя. Музыка зависла над ними, как прозрачная стрекоза со слюдяными синими крыльями.

Он весь дрожал. Его лицо было рядом с ее лицом. Она и с закрытыми глазами видела, как горят огнем непобедимого желания его глаза — два скальпеля, всегда пытавшиеся ее вскрыть, распахнуть, распахать, разрезать надвое, чтоб увидеть, узнать, что у нее внутри. Какой секрет она хранит. Из чего состоит ее бессмертная, неуничтожимая никем и ничем суть.

— Мадлен. Открой глаза.

Музыка. Музыка. Она томит. Она шепчет. Она обнимает и проникает внутрь. Глубоко внутрь. Она становится тобой, музыка. Вас уже не расцепить. Не разъять.

— Не хочу. Я вижу все и так. Ведь музыка. Только музыка. Только она.

— Мадлен. Ты моя женщина. Только моя. Слышишь?!

Музыка. Музыка. Кроме музыки, она ничего не слышит.

— Мадлен. Мадлен.

Оттого, что ты будешь бесконечно повторять мое имя, я вновь твоей не стану.

Да я уже и не твоя. В твоих объятьях только бренная плоть. Дурацкий мешок, набитый костями, мясом, кровью, лимфой. Будет смерть, и душа вылетит из тела, как огромная страшная цветная бабочка, и незримо порхнет ввысь, к звездам; а тело зароют глубоко в землю, положив в деревянный ящик, и споют над ним гундосые песнопения, псалмы, пробормочут нелепые хвалебные слова, провоют причитания и плачи. А бабочка полетит. И будет лететь. И она увидит свет. Тот свет, что не видим мы, живущие. Мы боремся лишь за обладание телом. Своим ли, чужим… все равно. Плоть! Бери ее! Ешь ее! Хватай ее, кусай, ломай! Она не твоя. Она — чья?!

— Что?..

Музыка. Музыка.

— Мадлен. Или ты моя, или я тебя убью.

А, вот оно. Все ясно.

Все высветилось бешеным, резким светом. Озарены все углы. Все каморки. Все закуты под всеми лестницами. Все камеры в тюрьмах. Все Черные комнаты в Воспитательных Домах.

Меня уже не воспитаешь. Я трудновоспитуемая.

— Я уже не твоя. Мы простились.

— Это все?

— Это все.

Обрыв музыки. Крупная рыба попалась на крючок. Рванула, любя свободу превыше всего. И леска лопнула, как паутина.

— Так. Хорошо!

Она открыла глаза.

Они стояли посреди колышащейся в блюзе толпы, обнявшись.

Не гляди на его лицо, Мадлен. Оно страшно. Ты никогда не видела его таким.

— Вот твой костер, Мадлен. Идем!

Он поволок ее. С изумлением увидала она столб посреди зала; цепи; веревки; вязанки хвороста у подножья столба. Публика захлопала в ладоши, захохотала. Куто притиснул ее к столбу спиной. Стал прикручивать веревками и цепями ее к столбу. Она опешила. И слова не могла вымолвить. Когда он приматывал, после щиколоток и коленей, ее запястья, речь вернулась к ней.

— Куто! Ты спятил. Что такое?!

— Ночной клуб, Мадлен. Ночной карнавал. Ты же так любишь карнавалы, Мадлен! Вот и повеселись… напоследок.

— Это слишком странный карнавал, Куто! Он не нравится мне! Развяжи меня!

— Поздно.

Он продолжал привязывать ее к столбу. Перехватил цепью грудь. Ржавые звенья врезались в нежную кожу, в полоску голубой парчи.

— Мне больно, Куто! Пусти!

— А мне не больно?!.. Я хочу покончить с тобой. Покончить разом. Ты несешь в мир раздор, страданье, ужас. Твоя красота непереносима. Мужчины сходят с ума от тебя. Я погибаю. Я умираю, Мадлен. Значит, умрешь ты. Ты ведьма! Ты сгоришь на костре!

— Но ведь это же не настоящий костер, Куто!

Она рвалась. Она вырывалась и задыхалась. Ее глаза расширились так, что вокруг райков блестели белки.

— Это все не по правде! Народ не даст тебе сжечь меня!