Мадлен потянулась и открыла глаза. Утро. Одно из многих утр. И опять зима. Боже, как она любит лето! Жару! Солнце! Как прекрасно не кутаться в шубы, в меха, не пялить на ноги высокие теплые сапоги со шнуровкой и опушкой, не надвигать на глаза пушистую шапку, похожую на епископскую митру, сшитую из шкуры бедной чернобурой лисы или белого, как снег, песца, убитого метким выстрелом на далеком Севере! Меха привозят в Пари не только из Рус; из Нового Света, из Канады, с северных побережий Бретани, из далекой страны Лапландии, из легендарной Гипербореи, где сапфиры и аметисты грудами лежат под снегом — только потрудиться раскопать лопатой. За окном валил снег. Пари притих, наблюдая снегопад. Как во сне. Снег идет как во сне, и, значит, скоро наступит время карнавала. А Новый Год?.. Как это она забыла про Новый Год! Подарки!.. Дурни кавалеры не позаботятся о подарках. Им надо напоминать. Приказывать: купи мне то, притащи это. Хочу к празднику бонбоньерку с марокканским шоколадом!.. А от тебя — ожерелье из индийских агатов!.. А от тебя… что бы заказать тебе, старый медведь, лысый дурачила, — ты же сам говоришь мне, что я вернула тебя к жизни, так сделай же мне новогодний подарок!.. о, может, я в Новом Году уже не увижу тебя, хрыч, ты благополучно преставишься, как ты мне надоел… — купи мне розовое платье! Мечтаю о розовом платье… Все вы целовали мнея… а розового платья… никто не подарил мне… никто…
Утро, и гостей нет. И колокольчик безжалостной мадам еще не звенел. В зимнее утро старая ведьма дает девочкам поспать. Какое счастье. Кусок свободы. Кази и Риффи дрыхнут. Она может прогуляться. В булочную? Купить себе рогаликов, круассанов, пончиков, — от них толстеют, но зимой, в холода, можно есть все, с горячим чаем так чудесно сгрызть круассан с начинкой из взбитых сливок… Чай… глинтвейн… они с Риффи любят горячее… зимой они всегда варят себе грог, глинтвейн… Решено, она сейчас оденется, пойдет в булочную, побежит, — в своих сапожках на высокой шнуровке, в песцовой шапке… брат песец, там, на Севере, вольготно тебе жилось, ты бегал взад-вперед по тундре, а тут пуля возьми и просвисти… Удобно ли тебе на моей бедовой голове?.. ты у меня — моя белая корона… пуховая… как та, давняя, зима…
Все. Бред и сны пора заканчивать. День жесток и весел. А круассанов очень хочется. И глинтвейну тоже.
Мадлен накинула беличью шубку, нахлобучила шапку на брови, подхватила в руки сумку и выбежала на улицу, простучав по мраморной лестнице особняка высокими каблуками.
Пари дохнул ей в лицо запахом первого снега, молотого кофе, свежего хлеба. Пекарня и булочная находились рядом, в двух шагах. На светло-розовом, чуть голубоватом небе рассыпались перьями нежные, как прикосновения любящих рук, далекие облака. В витринах магазинов и лавок стояли наряженные, обмотанные блестящим дождем и серпантином елки, светились кошачьими глазами гирлянд и ламп, фосфоресцирующими шарами, золотыми рыбами, снежинками, усыпанными блестками, красными клубниками, обвернутыми в цветную фольгу орехами, пылающими огнем мандаринами. Новый Год! Рождество! Детское торжество! Мадлен забежала в булочную — там тоже стояла маленькая ель, топырила живые малахитовые ветки. Иглистые руки тянулись к Мадлен. Эта лесная красотка хочет, чтобы ей на шею надели еще одно украшение. Что ж! Мадлен, смеясь, сняла с шеи ожерелье из поддельных изумрудов и накинула елке на дерзкую ветвь. Зеленые камни резко, слепяще вспыхнули в свете люминесцентных ламп.