Ночной нарушитель (сборник)

Вряд ли голландцы будут тогда выращивать свои знаменитые тюльпаны, а норвежцы ловить нежную треску прямо с берега. Не будет ни того, ни другого.

Нефтяная авария в Мексиканском заливе заставила двадцатого апреля две тысячи десятого года оторопеть знающих людей, они заявили, что после аварии начало стремительно приближаться похолодание Арктики – до этого печального мига осталось совсем немного…

Впрочем, совсем другой народ, также знающий, ученый, обремененный степенями и премиями, говорит об обратном – лет через пятьдесят Арктика растает вообще, останутся от нее рожки да ножки, мировой океан поднимется на пять метров, как минимум, зальет земли и континенты, города и облагороженные за тысячи лет возделывания поля, сделавшиеся такими дорогими, что их уже невозможно оценить – они стали бесценны.

Даже если богатый Уоллт-Стрит выпотрошит все свои карманы и не оставит ни доллара в заначке, даже если все деньги мира свезут железнодорожными составами и пароходами в одно место, все равно они, превратившись в гору, будут стоить дешевле древней ухоженной земли…

Линь натянулся, с него во все стороны брызнула вода – похоже, начал выползать зацепившийся за какую-то неудобную выбоину обрывок троса.

– Аккуратнее, аккуратнее, Михалыч, – обеспокоенно выкрикнул Корнешов, – не обрежь эту чертову веревку. Не рви ее.

– Да я не рву, тяну еле-еле, как мокрую туалетную бумагу с катушки – не прилагая усилий.

– Вот так и продолжай тянуть.

Ирина нащупала рукой линь, опустилась в воду до разлохмаченной головки ржавого каната, подергала в разные стороны, поправила его, и линь перестал брызгаться мелкими темными каплями.

– Спокойно, Михалыч, – на всякий случай предупредил Корнешов, – Ирина сделала все как надо.

– Все тип-топ, товарищ капитан третьего ранга…

Наконец из воды показался разлохмаченный ржавый бутон, и Михалыч, не выдержав, подмигнул ему одобрительно, будто старому знакомому.

Теперь надо было оттащить мину на полмили в сторону, к глухому каменному острову, где ничего, кроме сигнального поста, не было, и кораблей там не было, поскольку на картах было отмечено несколько мелей – там мину можно было смело превращать в вонючий, пахнущий тухлой кислятиной воздух – никому вреда она уже не принесет.

Гребцы неторопливо, широким кругом развернулись, перевалили через зло шипевшую гряду и мягко, не делая ни одного неосторожного, непродуманного гребка, поволокли мину в сторону от широкого «караванного пути», по которому и иностранцы ходили, и наши рыбаки, и сугубо «штрюцкие» бегали – гражданские суда, и большие военные корабли, похожие на плавающие города – этой дорогой, собственно, пользовались все.

И как только никто из них не наткнулся на этот изъязвленный морем железный шар, неведомо никому. Видать, у каждой плавединицы был собственный ангел-хранитель, не иначе.

Ирина плыла рядом со шлюпкой, страховала – мало ли что…

Михалыч, честно говоря, думал, что все мины в здешних местах были выловлены еще в пятидесятые годы, может быть, даже при жизни Сталина, а оказалось, это не так.

В ту пору здешние воды бороздил в команде одного из военных транспортников его отец – опытный главстаршина…

– Михалыч, не молчи, говори что-нибудь – все веселее будет, – попросила Ирина.

– Тебе, Ир, давно уже пора находиться на «Трое», – перебивая ее, выкрикнул Корнешов, нахмурился, хотя раньше у него этой привычки – хмуриться, – не было. – Давно пора!

– Еще чуть проплыву с вами и развернусь на сто восемьдесят градусов. Для меня ведь это – тренировка. Иначе форму потеряю.

Корнешов безнадежно махнул рукой: Ирина всегда поступала так, как считала нужным.

– Товарищ капитан третьего ранга, объясните мне, пожалуйста, одну загогулину, – попросил Михалыч, – чем моряки отличаются от неморяков?

Корнешов вскинулся, глянул на него непонимающе.

– В каком смысле?

Михалыч смахнул рукавом пот с лица, отцикнул в сторону собравшуюся во рту соль.

– Почему моряки, даже беспогонные, говорят «Ходить в море», а неморяки – «Плавать»?

– Верно, это я тоже замечал, – хмыкнул Корнешов, – моряки даже обижаются, когда про них говорят, что они плавают в море.

– Обижаются – это слишком мягко сказано, могут и по шее накостылять.

Услышав это, Корнешов нахмурился вновь – не умел он держать хмурое выражение на лице, не научился еще – оно все время соскальзывало с лица, словно бы смытое водой, Ирина поняла, что он сейчас скажет – только одно: «Возвращайся немедленно на корабль!» – больше ничего не скажет.

– Ирина, возвращайся назад! Это приказ!

– Еще сто пятьдесят метров, и я уйду от вас. Ты думаешь, мне приятно видеть ваши с Михалычем посиневшие физиономии? Ошибаешься, друг мой!

– Назад!

Да, все-таки время, которое Корнешов провел без нее, оставило свой след – в Леве появилась жесткость, которой раньше не было: военная служба есть военная служба, север есть север – ничего бесследного в этом мире не бывает. Ирина, словно бы нейтрализуя Левину жесткость, вскинула над собой руку, помахала ею приветственно.