Казалось, изнурительная работа по прокладке рельсов изменила характер Хулиана. Он и раньше не светился добродушием, но теперь стал еще серьезнее и суровее, и почти не улыбался.
Часто, приходя домой, он просто хотел усесться на стул и посидеть в одиночестве. Его будто что-то грызло изнутри, однако Мерседес он ничего не говорил, а она на него не давила – расскажет сам, когда будет готов.
Когда первый раз позвонили из полиции, Хулиан Рамирес был дома. Рубена и его двоюродного брата Мигеля вместе с кем-то из их приятелей-токсикоманов арестовали в угнанной машине. Забирая Рубена из участка, Хулиан был в ярости, разочарованный, будто его предали. Вина Рубена значения не имела – Хулиан воспринимал сам факт ареста как позор фамилии Рамиресов. В его семье никогда никого не арестовывали. Все они были бедняки, но честные люди.
В Америке попасть на учет в полицию было очень плохо. Прямо в полицейском участке Хулиан ударил и отругал сына, а придя домой, вышел из себя и безжалостно избил мальчика. Другие дети убежали и спрятались. Мерседес молилась, чтобы Рубен исправился. Ричард тоже ощутил гнев отца, дрожа и плача, он слышал удары и то, как брат умолял о пощаде.
Наконец все закончилось. Хулиан излил гнев на сына, избив Рубена до синяков, – так же, как его самого избивали дед и отец. Хулиан поклялся никогда не бить своих детей, но он и представить не мог, что сына арестуют и закуют в наручники за воровство! Он заставил Рубена поклясться, что тот порвет с дурной компанией.
Но пока Хулиан вдали от дома прокладывая рельсы, Рубен делал что хотел. Он напоминал необузданного мустанга. Он хотел лишь кайфовать и воровать. Его оценки постепенно ухудшались, что только усиливало гнев отца.
Во второй раз Рубена арестовали за проникновение со взломом в частный дом. Пряча глаза от позора, Хулиан снова пошел полицейский участок и вытащил своего первенца.
Взлом и проникновение были серьезным преступлением, хотя Рубен считал это скорее забавой. Хулиан ударил сына в участке, а когда они вернулись домой, разъярился и снова избил Рубена до бесчувствия, не понимая, что зашел слишком далеко, и избиение перешло границу между наказанием и насилием.
Шестилетний Ричард, дрожа, снова слышал, как били брата, а тот умолял отца остановиться. Рут подошла к Ричарду и обняла его. Роберт и Джозеф спрятались. Мерседес молилась.
Она чувствовала, что муж наказывает Рубена правильно: проникновение в чей-то дом было очень серьезным преступлением. Но в то же время чувствовала, что Хулиана обуревала ярость. Она знала, насколько муж силен, и вмешалась, чтобы остановить избиение, встав между сыном и Хулианом.
Все слишком далеко зашло, сказала она.
Хулиан, все еще в ярости, вышел из дома, пошел в бар и напился. Выпивал он редко – не позволял диабет – но когда ему было особенно скверно, заглядывал в бутылку в поисках утешения. Той же ночью он пришел домой и заснул.
Мерседес молила Иисуса о заступничестве и исправлении ситуации. Она знала, насколько поступки Рубена ранили Хулиана, но для отца нехорошо так злиться на сына, – ни к чему хорошему это не приведет.
На следующий день Мерседес пошла в церковь, зажгла свечи и снова помолилась. Однако ее молитвы не были услышаны, потому что Рубен продолжал нюхать клей, а в школе дела шли еще хуже.
Потом и Роберт, возможно, по примеру Рубена и его друзей, тоже начал нюхать клей. Вскоре нюхал клей и Джозеф. Кайф снимал боль и заставлял его забыть о болезни. Впрочем, Джозеф быстро бросил: он понимал, что поступает неправильно, и не хотел, чтобы отец узнал. Джозефа Хулиан не бил никогда.
У Рубена и Роберта продолжались неприятности с полицией и в школе, они ссорились и дрались с детьми в квартале. Хулиан набрасывался на детей с вулканической яростью и устрашающей силой. Его гнев был настолько силен, что превратился в навечно притаившийся в доме невыразимый страх. Даже когда Хулиана не было дома, отзвуки его гнева эхом висели в доме темной грозовой тучей, чреватой громом и молниями.
В следующий раз Хулиан разъярился до самоизбиения из-за кухонной раковины. Была суббота. Он давно собирался установить раковину, но все не доходили руки. Из-за долгого отсутствия и домашние дела нарастали как снежный ком. Ричард, Рут, Джозеф и Роберт были дома, Рубен играл в стикбол на улице. Хулиан был на кухне и устанавливал раковину, а Джозеф ему помогал. Хулиану никак не удавалось вставить слив в стену. Он принялся ругать трубу за то, что она не вставляется. Джозеф понимал, что произойдет, и подумывал смыться, но не хотел спровоцировать гнев отца. Хулиан начал кричать, Рут и Ричард услышали и пошли на кухню. Разъяренный тем, что не смог вставить водосточную трубу, Хулиан принялся бить себя молотком по голове, пока по лицу не потекла кровь. Джозеф убежал. Рут, как и в другие разы, запомнила этот день навсегда.
«Мой отец, – говорила она, – так злился на вещи, что у него окончательно сносило крышу. Он больше злился на такие вещи, как раковина, чем на людей. Это было страшно».
Ричард, широко раскрыв глаза от испуга, стоял и смотрел на кровь, когда отец бил себя.