Ночной паром в Танжер

Они пошли в «Кроуфорд». Ели морковный пирог со сметаной и пили американо. Бездонная легкость в лицах вокруг и беззаботная болтовня – нет, мы точно не как другие семьи. Дилли бросила на мать особый взгляд; Синтия опустила чашку, потому что в этом взгляде был вызов.

Ты когда-нибудь видела их жестокими?

Ой, господи, Дилли, ты чего.

Видела?

Ну откуда это взялось?

Не знаю.

Зачем ты такое спрашиваешь? Нет, не видела.

Не верю.

Блин, верь чему хочешь.

Лицо матери попыталось изобразить остекленелую, нечитаемую пустоту, но уголки рта быстро подправила лукавость ухмылки.

Ладно, сказала она.

Что ладно?

Однажды я видела, как Морис чуть не оторвал голову одному парню на Вашингтон-стрит.

Это когда?

Ой, так, уже даже не знаю. Где-то… Девяносто третий? Девяносто четвертый? Помню, что мы были перед бильярдной «Пот Блэк».

Где-где?

До тебя.

И это из-за наркоты?

Нет… Кажется, что-то сказали про его туфли.

Туфли?

Так я помню.

И, типа… было очень жестоко?

Пожалуй. Как бы, знаешь… Немного жутко.

Ты все видела?

Ну, я же рядом стояла. Куда мне было деваться? Просто ужасно. Страшно. И помню, еще где-то час сердце у него так и рвалось из груди. И еще это было как-то… ой, не знаю.

Как?

Еще это и как-то возбуждало. Если быть до конца честной.

Ох, господи боже, мам.

Ты сама спросила.

Они пошли в «Инглиш маркет». Все вокруг казались беспечными и довольными собой. Синтия купила оливки, рыбу-монаха, хлеб на закваске, кофейные бобы и фенхель. Фенхель – для живота. В последнее время живот у нее шалил и истерил.

Поднажмем, а то эта рыба с нами сейчас заговорит, Дилли, сказала она.

Они поехали проселками до Беары. Деревня вокруг пыталась стряхнуть с плеч остатки зимы. Синтия жевала сырой фенхель, ее анисовым дыханием пропах весь салон. «Она все еще красивая?» – спрашивала себя Дилли, скосив уязвленный взгляд. Кожа у матери точно была такая чистая, что блевать тянет. Не скажешь, что ей сорок один. И красивые печальные глаза. И рот – просто охренеть жизнерадостный, если она смеялась, хотя смеялась она редко. Чаще выглядела так, будто пребывала в слабом недоверии к миру. В смысле: и что вы мне дальше подкинете?

Мы все очень многое пережили, сказала Дилли.

В смысле?

Мам. В коромысле, блин.

⁂

Осознание пронзает и в начале, и в конце любви, и это ощущение в точности повторяется – с любой стороны ждет укол холодной уверенности, и от этого вдвое ужаснее. Его больше не пустят в дом. Долгая война наконец подошла к концу. Междоусобица Мориса и Синтии. Она положила на нее больше двадцати лет. Бессонница и боль от долгих отсутствий, жаркие перепады эмоций, внезапные превратности судьбы, бесконечные мольбы, медленные оттаивания, золотые времена морфийного рая, мерзости с обеих сторон, тактики шока и трепета, будоражащее удовольствие от разнузданных сексуальных воссоединений – со всем этим покончено. Лето пришло медленно и нежно, осветило полуостров. Бакланы бросались в атаку на новые косяки скумбрии. На утесах бушевали армерии, лядвенцы, нивяники. Вдали в июньской дымке дремал Скеллиг. Синтия для разнообразия ждала хоть какого-то покоя, но на самом деле чувствовала себя как говно.

⁂

Поздно ночью от пляжа слышались голоса. Она всплывала с мели своего тонкого страшного сна – и громилы грез уходили. Каждую ночь на пляж выходила резвиться молодежь – или хотя бы преданная гильдия молодежи этого сезона. Они напивались, смеялись и трахались на черном песке. К ночи старое побережье было для Синтии как успокоительное.

Синтия скрипела старыми костями и опускала ноги на пол, мрачно бормотала и подходила к окну. Новый дом – как она его по-прежнему называла, даже пять лет спустя – это стекло, сталь и вид на бухту; построенный, когда они ненадолго наварились на прибыли с Ard na Croí. Отсюда они вместе должны были наблюдать за ветрами. Здесь они должны были по чуть-чуть выпивать. И даже не думать о героине. Ох, Морис, что же мы друг с другом наделали?

Теперь она поймала в темном стекле свой запавший взгляд: господи, и правда пора уже что-то делать с глазами, да? Синтия отвернулась от отражения – от серого призрака самой себя – но ее тут же притянуло обратно, и когда она вернулась…

Странное дело: она казалась нетипично безмятежной; и тогда она поняла, что в этот раз их разлука – навсегда.

⁂

В это лето Дилли сбегала поздно ночью гулять по округе и блуждала по пустым проселкам в одиночестве. Дальний конец полуострова в летнюю ночь, когда небо бледное даже после полуночи, – прямо как в грустном фильме про остров на севере. Когда на каком-то уровне понимаешь, что уже прощаешься со всем. Очарование ночных опустошенных дорог. Папоротники в канавах, которые почти не движутся, но будто дышат на теплом ночном ветерке, и даже говорят.

Синтия сказала: у тебя крыша, нахрен, едет, Дилли. Ты же понимаешь?

⁂