Ночной пасьянс

— Ладно, отец, давай начинай, пленка-то идет.

— Что говорить? Батальон из окружения я выводил с тяжкими боями. В конце сентября вошли в Вильчанские леса. Густые они, нечесанные, буреломы, гнилье самоповальное. По дороге к нам присоединился Туранский — политрук из другого батальона нашего полка, армейский прокурор Лысюк, с ними несколько бойцов. У них было наше полковое знамя. У самых лесов настигли нас еще трое — начальник погранзаставы Голохвастов и два его красноармейца. Люди аккуратные, дисциплинированные. Мы их приняли… Какими мы были на ту пору, — сам понимаешь. Обтрепанные, голодные, битые, однако малость уже тертые. Немец кое-чему подучил… Только вот где он теперь-то был, немец, а где наши, мы не знали. Карты имелись, но меченые еще июлем. И все же решили чуток передохнуть, в лесах. Пообстираться в бочажинах, портянки задубелые хотя бы промыть, подсчитать харч, оружие, боеприпасы, а потом уж решить, куда дальше. На все про все двое суток отвели. Утром следующего дня приходит к моему шалашику старший лейтенант-пограничник, докладывает:

— Товарищ капитан, мои люди только что на просеке видели троих конных, в полувоенном, с немецкими автоматами.

— Куда скачут? — спрашиваю.

— Да вроде и не скачут, спокойно в нашу сторону едут.

— Ну вот ты их спокойно и доставь сюда, — говорю.

Минут через пятнадцать смотрю — идут пограничники Голохвастова, а за ними трое ведут коней в поводу, один в пиджаке, в галифе, в сапогах, двое в ватниках, гражданские брюки тоже в кирзачи заправлены.

Вышел я им навстречу.

— Здравствуйте, — говорю, — добрые люди. — Далеко путь держите?

— К вам, — отвечает тот, что в пиджаке, усатый, видно, старший у них. — Мы за вами сутки наблюдаем.

— Сами кто будете? — киваю на их автоматы.

— Здешние мы, — усмехается, мол, гадай, как хочешь.

— Это как же понимать? — спрашиваю.

— В лесу живем, — и опять усмехается.

— Ты мне это самое не крути, — разозлился я. — Наблюдали, говоришь, за нами. А с каким смыслом?

— Увидели вас на подходе к лесу. Вроде нормальная воинская часть. Доложили своему командиру. Он и приказал: „Езжайте, знакомьтесь“. Вот мы и приехали.

— Знакомство, — говорю, — с одного боку получается: вы про нас точно знаете — нормальное воинское подразделение, а про себя загадками.

Тут наперед выходит мордатый такой, в ватнике и говорит усатому:

— Кончай, Степан, — распахивает телогреечку, а под ней тельняшка, берет под козырек, как бы докладывает мне: — Старшина второй статьи Хомяков, Черноморский флот. Ты, капитан, не обижайся, — говорит мне. — Мы все тут у немцев в горлянке. Могут заглотать, а нам надо, чтоб подавились. Из партизанского отряда мы, конная разведка.

— Командир наш встретиться с вами желает, — добавил усатый.

— Что ж, будем рады гостю, — говорю.

— А может вы с нами — к нему, — предлагает усатый.

Предложение такое мне не улыбалось.

— Людей, — отвечаю ему, — бросить не могу, места незнакомые, осмотреться надо…

С этим они и отбыли. А на следующий день прибыло их человек семь. Да все на конях. Впереди в кожаной куртке с наганом на боку, в хромовых ладных сапогах мужик, в седле хорошо сидит. А я в этом деле кумекаю, когда-то в кавэскадроне начинал. Возрасту этот мужик вроде моего, может на год-другой старше. А мне на ту пору тридцать исполнилось… Ну, значит подъехали они. Мужик этот соскочил с коня и неспешно — ко мне, с достоинством идет, вроде как превосходство свое демонстрирует, а сам, понимаю, разглядывает меня. Тут надо сказать, что мы к их приходу и подготовочку некоторую провели: помылись, почистились, побрились, подзалатали гимнастерки, подворотнички свеженькие, сапоги да обмотки от пыли да от грязи освободили. Одним словом, какой могли, марафет навели, чтоб эти, из леса, видели, что не беглая мы шантрапа, а боевой батальон… Ну, значит, подходит он, протягивает руку, жмет, чую сильно, с нахальцой, понимаю, и называется:

— Тимофей Кухарь, командир партизанского отряда „Сталинский удар“.

— Капитан Зданевич, — отвечаю. — Комбат.

— Ну что ж, идем потолкуем, комбат.

Отошли мы, сели в сторонке.

— Что дальше делать собираешься, комбат? — спрашивает.

— Известное дело, — говорю, — к линии фронта идти, к своим.

— А где она, линия фронта, знаешь? — ухмыльнулся Кухарь.

Я достал карту, расстелил.

Посмотрел он на карту, говорит:

— Нету тут ее, мала твоя карта, капитан, линия фронта далеко на востоке теперь. Покуда будешь выбираться из этих лесов, фронт уйдет еще дальше. А выбираться не по бульвару, вокруг немцы. Так что один у тебя путь — вливаться в мой отряд.

Я ничего ему сразу не ответил. Пошли мы назад, к шалашикам, где ждали мои люди. Я посмотрел на них — истощенных, почти безоружных. В том, что говорил Кухарь, была правда. Но решать одному мне было не с руки, хотел посоветоваться с другими командирами. Так и сказал Кухарю. Договорились, что оставит одного хлопца у нас, а утром назавтра хлопец этот проведет меня к Кухарю с окончательным моим ответом. Когда он уехал, сошлись мы вчетвером — я, прокурор Лысюк, политрук Туранский и начальник заставы Голохвастов. Изложил я им обстановку. Туранский сразу, наотрез: