Ночной пасьянс

«Мы проверили всю эту шпану, что вертится возле букинистических. Разработали всех, кого назвал Зубарев», — сказал Соколянский.

«И куда вышли? — спросил Щерба. — То-то!»

«И все же там еще надо шерстить, — обратился Скорик к Соколянскому. Вдруг кто-то новый объявится».

«А что остается делать? — прикрыл глаза Щерба. — Да-а, выбор небольшой… Что с соседкой, Теодозией Петровной?»

«Глухо, — сказал Соколянский. — Насколько было возможно, весь тот день ее проверили. Приятельницу установили. Подтвердила все… и когда была, и что делали, в котором часу ушли в церковь, и что Теодозия встретила там этого сельского попа. Через епархиальное управление и его нашли. Я ездил в село, где у него приход. Он подтвердил и время и место встречи. Никаких противоречий. Служба в церкви Петра и Павла в тот день закончилась позже, чем обычно, в половине восьмого вечера. Был хороший хор, поэтому задержались».

«От церкви до ее дома удобнее ехать трамваем, „девяткой“, напротив дома конечная остановка, — сказал Щерба. — Езды десять минут. Накинем еще десять: пока вышла из церкви в толпе, поделилась какими-то впечатлениями с той же приятельницей, подождала трамвай. Дома должна была быть в пять-десять, ну, пятнадцать минут девятого, еще засветло».

«Но она же показала, что шла пешком, — напомнил Скорик. — А пешком минут двадцать пять, тридцать, женщина пожилая. Если так, то домой попала не раньше девяти, а то и в начале десятого».

«Ну а если все же не пешком, а ехала?» — настаивал Щерба.

«И тогда бы заявилась к себе в начале десятого, — сказал Соколянский. — На Скальной ремонт путей, меняют рельсы, „девятку“ пустили в объезд через центр. Это еще полчаса».

«До чего ж вы оба умные. Здорово вы ее защищаете, — Щерба откинулся на спинку стула, вытянул ногу, чтоб легче было втиснуть пятерню в карман и извлечь пачку сигарет. — Надо еще раз допросить соседку, Виктор Борисович, — сказал Щерба. — Вызывайте на четверг, часов на одиннадцать утра…»

Теодозия Петровна пришла ровно в одиннадцать.

В половине двенадцатого явился Щерба. Едва войдя в кабинет Скорика, по его скучному лицу понял, что дело шло со скрипом.

— Не помешаю? — спросил он.

Теодозия Петровна оглянулась на его голос.

— А, Теодозия Петровна! — вроде удивился Щерба. — Помогаете нам? Продолжайте, Виктор Борисович, я посижу, послушаю, — он сел у окна.

— Значит, машину вы видели, когда она стояла и потом когда отъезжала? — спросил Скорик.

— Так и было. Я уже говорила и вам, и ему, — повернулась Теодозия Петровна к Щербе.

— Вы хорошо ее разглядели? — спросил он.

— Что она — ушки?[5]

— А сидевшего в ней запомнили?

— Его не видела, темно было внутри и стекло блестело.

— Какого цвета машина, Теодозия Петровна? — задал вопрос Скорик.

— Вроде белая. Говорю же — темно было.

«Значит, ни черная, ни синяя, ни красная, ни зеленая, — перечислял в уме Щерба. — На трамвайной остановке один фонарь, метрах в двадцати от места, где стояла машина. При этом освещении она могла выглядеть белой, хотя в действительности могла быть светло-серой и даже светло-бежевой».

— А вы не помните, какой модели машина? — спросил Скорик.

— Не понимаю я в них, прошу пана.

— Номера вы не заметили, Теодозия Петровна? — спросил Щерба.

— Я уже говорила, не заметила. Что он мне, тот номер.

— Но может быть вы запомнили, какой он — черный маленький с белыми цифрами или белый продолговатый с черными цифрами? — настаивал Щерба.

Она посмотрела на него с раздражением, как на докучливого несмышленыша:

— Не знаю. Они всякое цепляют на свои машины!

— Хорошо, Теодозия Петровна, бог с ней, с машиной, — миролюбиво согласился Щерба. — Скажите, у покойного Богдана Григорьевича фотоаппарат был? Не увлекался ли он фотографированием?

— Не было у него никакого аппарата! За какие деньги?! — категорически отвергла женщина.

Щерба взглянул на Скорика, мол, у меня все. Тот согласно опустил веки.

Когда она ушла, Щерба сказал, вздохнув:

— Да, не много мы сегодня заработали.

Скорик встал, молча открыл сейф и извлек завернутый в носовой платок Щербы прозрачный футляр от кассеты «Denon».

— Ну что? — нетерпеливо воскликнул Щерба.

— Есть. Те же «пальцы», что и на рулончиках пленки со стола Шимановича.

— Да ну?!

— Все-таки, чьи они, Михаил Михайлович?

— Зовут его Олег Иванович Зданевич. Возраст тридцать один год. Фотолаборант в областном архиве, — и Щерба подробно рассказал обо всем, что было связано с Олегом Зданевичем и его отцом, о том моменте, когда возникло хотя и уязвимое, но логически не такое уж случайное подозрение.

— Будем просить санкцию? — спросил Скорик.

— Только на обыск. И подписку о невыезде. На большее у нас нет материала.

— Жаль, что мы не можем приобщить кассету к делу. Придется ему «пальцы» откатать.

— Приобщим. Я ему ее верну. А во время обыска изымем официально. Да и кроме нее в доме что-нибудь да найдется с его «пальцами».

— Что могло привести этого лаборанта к Шимановичу?