– Странный вы человек, – пожав плечами, сказала она. – Не хотите ли присоединиться к нам?
– Ростом не вышел.
Трое мужчин так громко заржали, что за стойкой бара зазвенели стаканы.
– Майлса видели? – спросила Лили.
– Нет.
– Он обещал зайти в бар после двенадцати, – недовольно произнесла она. – Но, вероятно, так поглощен тем, чтобы раздеть до нитки этого отчаянного дурачка Слоуна, что забыл обо всем на свете. Как вам понравился сегодняшний вечер?
– Потрясающе.
– Было почти совсем как в Техасе, – как-то двусмысленно заметила она. – Что будем пить, ребятки? – обратилась она к своим провожатым.
– Шампанское, – ответил самый высокий и, пошатываясь, зашагал к стойке бара.
Попрощавшись с ними, я через несколько минут оказался у дверей Юнис. Прислушался, но изнутри не доносилось ни звука. Непонятно, что я ожидал услышать. Рыдания? Смех? Шумное веселье? Я постучал в дверь, подождал немного и опять постучал.
Дверь приоткрылась, на пороге стояла Юнис в кружевном пеньюаре.
– А, это вы, – безразличным тоном произнесла она.
– Можно мне войти?
– Если хотите. – Она пошире приоткрыла дверь, и я вошел. Ее платья были в беспорядке разбросаны по всей комнате. Окно полуоткрыто, и по комнате гулял холодный альпийский ветерок. Я невольно поежился.
– Вы не простудитесь?
– Не забывайте, что я англичанка, – ответила она, но окно закрыла. И молча поглядела на меня. Полненькая, в кружевах, в туфлях на босу ногу.
– Могу я сесть?
– Садитесь, если хотите, – она указала на стул. – Уберите только вещи оттуда.
Я снял со стула шелковое платье – в нем она была на вечере, и мне показалось, что оно еще сохранило тепло ее тела, – и положил его на небольшой письменный стол. Потом сел, а она улеглась на постели, опершись локтем на гору подушек. Пеньюар при этом распахнулся, обнажив ее ноги. Они были такие же длинные, как и у сестры, но несколько полнее. Стройненькая, подумал я. В комнате стоял легкий аромат духов. Она, видно, перед сном протирала лицо, и оно блестело в свете лампы у изголовья кровати.
Меня грызла досада.
– Юнис, я пришел объяснить, – начал я.
– Нечего объяснять. Перепутали свидания – вот и все.
– Неужели вы думаете, что я позвал к себе эту девочку?
– Мне незачем и думать. Она лежала в вашей постели. И вовсе уж не девочка. Вполне пригодная, я бы сказала, – как-то вяло и утомленно проговорила она. – Одна из нас была лишней. И я ушла.
– Сегодня, когда наконец мы…
– И у меня было такое же ощущение, – криво усмехнулась она.
– Мне давно следовало быть посмелее, – беспомощно махнул я рукой. – Но мы всегда были вместе с Майлсом и вашей сестрой.
– Да, с этой парочкой. А разве моя сестра не поучала вас, что со мной можно не церемониться? Она любит выставлять меня самой сумасбродной девушкой в Лондоне. Стерва.
– О чем вы говорите? – озадаченно спросил я.
– Не обращайте внимания. – Откинувшись на подушки, она закрыла лицо руками и продолжала глухим голосом: – Вам следует понять, что не ради вас я приехала в Цюрих. Кем бы вы ни были. Хотя вы оказались много лучше, чем я обычно представляла себе американцев.
– Благодарю, – поклонился я. – Давайте все же забудем об этом инциденте в моей комнате.
– Что вы, я и впрямь должна быть благодарна этой голой толстушке. Ведь я пошла к вам по совершенно нелепому побуждению. «Как это понять?
– А так, что ни вы, ни я тут ни при чем.
– А кто же тогда?
– Майлс Фабиан, – горько призналась она. – Я хотела показать ему…
– Что показать?
– Что мне наплевать на него. И что я могу быть такой же, как он. – Еще сильнее прижав руки к лицу, она разрыдалась. Как видно, мне было суждено, чтобы вся эта ночь прошла в женских слезах.
– Может, у вас найдется и более убедительное объяснение?
– Не будьте балдой, американец. Я люблю Майлса. Люблю с того дня, когда впервые встретила его. Несколько лет назад просила его жениться на мне. Но он сбежал. Прямо в ручки моей сестрицы.
– О-о, – было единственное, что я смог произнести. Она отняла ладони от лица. Слезинки блестели на ее щеках, но выражение лица было спокойным, как у человека, который отвел душу.
– Поторопитесь к себе, – сказала она. – Возможно, эта толстушка еще ждет вас. И тогда ночь не пропадет даром.
Вернувшись, я обнаружил, что Диди уже ушла, оставив на столе записку, написанную крупным школьным почерком: «Взяла вашу куртку. На память. Но можете прийти за ней. Вы знаете, где я. С любовью, Диди».
Едва я отложил записку, как зазвонил телефон. Мне не хотелось отвечать, в эту ночь я уже не ждал ничего доброго. Сняв трубку, я услыхал голос Фабиана.
– Надеюсь, что не перебил вас на самом интересном месте, – посмеиваясь, сказал он. – Спешу оповестить, что случилось. – После паузы послышался легкий вздох, и он продолжил: – Плохи дела, друг мой. Слоуну дьявольски везло. Мы проиграли.
– Много?
– Около тридцати тысяч.
– Франков?
– Нет, долларов.
Я выругался и повесил трубку.
19
На другой день с утра все пошло кувырком. Я не мог заснуть почти до рассвета, а когда в десять часов заказал по телефону завтрак, мне вместе с ним подали письмо от Юнис.