Ночной сторож

– Зато у них есть работа. И они посещают Клуб домохозяек. Они шьют, работают в огороде и разводят кур.

– Жаль, что у нас нет цыплят, – посетовал Поки. – Я мог бы приспособить наш сарайчик под курятник.

– Они бы там замерзли насмерть.

– Может, тебе стоит покончить с этим, Пикси?

Поки был единственным, кому она позволяла называть себя Пикси.

– Покончить с чем?

– Ты знаешь.

Патрис опять стала той, какой была до того, как ее начали посещать грязные мысли. Она чувствовала себя гораздо выше той девицы, еще не переспавшей с медведем. А потому она одарила Поки улыбкой:

– Я полагаю, ты имеешь в виду Стог Сена?

– Он ко мне добр. Но я знаю почему. Значит, не он.

– Лесистая Гора?

– Было бы не так уж и плохо. Он наполовину хорош.

– Значит, на пятьдесят процентов ужасен. Нет, я стремлюсь к чему-то большему, – Патрис легонько толкнула брата в плечо. – Например, к девяностопроцентному уровню достоинств.

Поки замахнулся на нее.

– Он говорит, ты крутая.

– Да неужто?

– Он говорит, что ты, наверное, для него даже слишком крутая.

– Наверное, он прав.

Поки посмотрел скептически, затем – удрученно:

– Гего бабааменденген, нисимен, не волнуйся. Давай проверим силки, которые я вчера поставила на нашем старом месте.

Патрис рассказала матери о медведе, но на языке чиппева, который Поки не очень хорошо понимал. Она использовала самые сложные слова, какие только могла придумать, чтобы брат не догадался, о чем она говорит, и не решил сам застрелить хозяина леса. Жаанат слушала с сияющими глазами, а ребенок мирно спал у нее на груди.

На пути к хижине Веры они прошли по краю замерзшего болота, тщательно осматривая силки близ следов, оставленных Патрис. Они нашли большого зайца-беляка, намертво замерзшего, и одного кролика поменьше. Потом они поднялись в гору, продираясь сквозь кустарник, и увидели хижину. Безмятежное спокойствие этого места сделало Патрис такой одинокой, что она сказала «нет», когда Поки предложил зайти внутрь.

– Это дом Веры, – пояснила она.

– Тогда я просто посмотрю в окно.

– Нет, – сказала Патрис, но он все равно подошел к хижине и встал у окна, прикрыв глаза ладонями.

– Там кто-то спит, – сообщил он. – Свернулся калачиком у печи.

– Отойди, – велела Патрис.

Она знала: тот, в доме, не спит. Вчера здесь не было никаких следов. Да и сегодня следы Поки были единственными, ведущими к дому. По тому, как вытянулось лицо Поки, когда он вернулся, она догадалась: он тоже все понял.

– Пойдем домой. И не говори маме.

– Думаю, ты права, – согласился Поки. – Что собираешься делать?

– Поеду в поселок. Позову Мозеса Монтроуза. Или дядю Томаса. Но маме пока не говори.

– Не скажу. Боюсь даже подумать, кто это может быть.

– Я тоже. Ты не разглядел, мужчина это или женщина?

– Тело завернуто в одеяло.

– Думаю, лучше все же позвать дядю Томаса, – решила Патрис.

Мороз сжимал и обжигал легкие, когда Томас, Патрис и Лесистая Гора шли к хижине. Лесистая Гора тащил сани, которыми Жаанат и Патрис пользовались, когда тащили с охоты подстреленную добычу и на которых Поки любил кататься с горы. Поки тоже хотел пойти с ними, но они заставили его остаться с матерью, которая рассеянно сидела у печи, укачивая ребенка. Жаанат все-таки рассказали о находке в доме на холме. Она покачнулась и упала на стол, как будто ее чем-то сильно ударили.

Они отгребли ногами снег, чтобы можно было открыть дверь хижины, и вошли. Патрис поняла, кто перед ней, еще до того, как Томас откинул одеяло. Она узнала туфли – перед тем как он на мгновение открыл лицо.

Тонкие туфли с дырками, сквозь которые виднелись картонные стельки. Такие он обычно вкладывал внутрь. Туфли ее отца. И бутылки от виски. Пустые, шесть или больше. Его смерть, похоже, была безболезненной.

Мужчины отступили и поднесли руки к толстым шерстяным шапкам-ушанкам, завязанным под подбородком.

– Не беспокойтесь о пустых условностях, – остановила их Патрис голосом, полным ярости. – Давайте просто спустим его с холма.

Повинуясь, мужчины погрузили тело на сани и тронулись в путь, а она двинулась впереди. Тот факт, что отец решил вернуться и умереть в доме Веры, так разозлил ее, что она разгорячилась, пока шла. Теперь дом Веры был запятнан смертью, случившейся в его стенах. Глаза Патрис продолжали слезиться. Но она не плакала. Виною был холод. И ужас от того, что на месте отца могла быть Вера. Все, о чем она могла думать, когда думала о Паранто, относилось к тем временам, когда он заваливался домой нетрезвым и втягивал их всех в свое пьяное безобразие. Когда он мог толкнуть Поки с такой силой, что тот отлетал к стене. Она знала, что были и другие времена, но не могла их вспомнить. Скатертью дорога, подумала она. Никто не произнес ни слова. Все были на снегоступах и спустились к их дому до наступления темноты. Поки вышел на улицу. Его лицо не изменилось, когда он узнал, кого привезли. Он помог перенести отца в шалаш. Мужчины остались снаружи, а Патрис вошла внутрь. Ее мать отвела взгляд, когда Патрис сказала ей, кого нашли в лесу. Патрис знала: она не хочет, чтобы дочь увидела на ее лице облегчение.