Ночной сторож

– Я вынесу идею петиции на совет. Экстренное совещание проведем сегодня же вечером. Тем не менее мы всего лишь консультативный орган. Мы должны отчитываться перед Бюро.

– Послушай, – сказал Бибун. – Теперь все по-другому. Выживание – это постоянно меняющаяся игра. Сколько людей пострадает, если правительство с нами порвет?

Томас уставился на отца. Иногда он говорил очень дельные вещи. Как будто наблюдал за жизнью резервации, не ступая ногой в поселок. Его мысль что-то подсказывала… Люди нуждаются в племени по разным причинам. Соседние города нуждаются в нас. Если племя исчезнет, они не захотят иметь с нами ничего общего. Но если его не станет, на них ляжет бремя заботы о множестве бедных людей, и они могут этого испугаться. Томасу придется все обдумать.

– Мы не пустое место. Мы создаем рабочие места. У нас есть их учителя, медсестры, врачи, бюрократы в офисе суперинтенданта, обделывающие свои делишки. У нас есть разные начальники. У нас есть свои служащие государственной конторы, занимающейся земельными сделками, регистраторы и служители архива.

Все эти должности и посты с легкостью находили названия на языке чиппева. Он гораздо лучше, чем английский, подходил для изобретения новых слов, а к тому же в нем можно было наделить любое слово иронией, просто представив его иначе.

Бибун продолжал:

– Заставьте вашингтонских политиков понять ситуацию. Мы только начали вставать на ноги. Получается, у нас есть несколько козырей в рукаве. Мы создаем фермы. Становимся школьными знаменитостями, как ты. Все это может пострадать. Оно будет уничтожено. А больные люди, куда они денутся? Белые наградили нас туберкулезом. Он сводит нас в могилу. У нас нет денег, чтобы ездить в их больницы. Они сами дали обещание позаботиться о таких вещах в обмен на нашу землю. И намеревались сдержать его, пока растет трава и текут реки.

– Я все еще вижу траву. И слышу, как текут реки.

– И они все еще пользуются нашей землей, – добавил Бибун.

– Да, все еще пользуются, черт возьми, – подтвердил Томас. – Но пытаются притвориться, что не подписывали контракт, по которому нужно вносить арендную плату.

Теперь чай немного остыл, и его можно было пить. Горечь казалась успокаивающей.

В племенном центре имелась комната для собраний, и в тот вечер Томас созвал в ней заседание консультативного комитета. Они использовали «Правила регламента Роберта»[53], достаточно вольно переведенные на чиппева. Томас призвал собрание к порядку, и секретарь Джагги Блу зачитала протокол на обоих языках. Некоторые члены комитета говорили на чиппева или на кри. Другие говорили на мичифе[54] – смеси французского и кри. Порой проскальзывали английские слова, которыми индейская речь была приправлена, словно солью. Собравшиеся бестолково продвигались вперед, передавая копию законопроекта из рук в руки, читая вслух отрывки, споря об их значении. Пока они изучали язык законопроекта, в комнату просочилась тревога.

– Похоже, на этот раз они решили отнять все.

– Переместить. То есть прогнать нас отсюда.

– Они готовы забрать ишкониганан. Даже остатки еды.

– У нас был договор. Они нарушили его. Без предупреждения.

Луис Пайпстоун, чей сын едва пережил Корейскую войну и все еще лечился в военном госпитале, сидел неподвижно, уставившись на тыльную сторону своих рук, лежащих на столе.

Джойс Асиганак сказала:

– Они хотят нас «передислоцировать». На их хитроумном языке это означает «переместить». Сколько раз нас перемещали? Трудно сосчитать. А теперь нас хотят отправить в Города.

Наступила тишина, которую нарушал только шелест бумаги. Затем Мозес прочел эти слова вслух:

упорядоченная передислокация таких индейцев

Он отложил лист бумаги, не в силах продолжать.

– Таких индейцев. Такие уж мы, индейцы, – произнес Луис Пайпстоун медленным свинцовым голосом. – Такие индейцы, которые могут погибнуть в бою. Сержант махнул моему сыну, приказывая выдвинуться вперед. Он пошел один. Разведать обстановку.

Все умолкли. Ходил слух, что сын Пайпстоуна сошел с ума от ожогов. Луис отправился его навестить. Вернувшись домой, за пять дней не произнес ни слова. Томас нарушил тишину, предложив подать петицию в знак протеста против законопроекта о прекращении действия договоров. Также предстояло убедить как можно больше членов племени подписать ее.

– Я напечатаю эту петицию, – предложила Джагги. – И нужно подшить чистые страницы с обратной стороны, чтобы люди могли ее подписать. Нам также надо связаться с Милли.

Милли Клауд была дочерью Луиса Пайпстоуна. Она училась в колледже. Может, она смогла бы что-нибудь сделать, предположила Джагги.

– А я, – вызвался Луис, – отнесу петицию каждому члену племени и вернусь с подписями.

– Ты уверен, что хочешь взяться за это? – тихо спросила его Джагги.