Ночной сторож

Луис был крупным мужчиной, похожим на бизона, с массивной головой и сутулыми плечами. Его ноги были короткими и кривыми, как будто согнулись под тяжестью верхней половины их обладателя. Когда Луис улыбнулся, его щеки надулись, как маленькие круглые яблоки. Его прозвище было Щеки. Теперь он улыбался Джагги, и его широкое лицо стало более привлекательным.

– Я должен что-то сделать. Не могу просто сидеть сложа руки.

Томас знал, что Луис не сидит сложа руки. У него имелся небольшой участок земли на краю резервации, на пастбище. И у него были помощники. Вместе с ним трудилась младшая дочь, да и Лесистая Гора частенько присоединялся к ним, чтобы внести свой вклад в общее дело, но все-таки работа на столь маленьком ранчо была трудным делом. Они держали двух скаковых лошадей. Собирались продать их в Манитобе[55]. Томас вспомнил, что сын Луиса прислал домой письмо из учебного лагеря. Рассказывал отцу, что армейская дисциплина после Форт-Тоттена показалась легкой. Луис действительно всем говорил, что не выносит сидеть без дела, и целые дни проводил на ногах.

– Хорошо, – одобрил его Томас. – Важно начать дело прямо сейчас. Похоже, что этот законопроект… Впрочем, мы должны называть его по имени, Параллельная резолюция сто восемь палаты представителей, ПРПП сто восемь, пусть она войдет в позорный список наихудших…

– Слушайте, слушайте, – перебил говорящего Мозес Монтроуз.

– Параллельная резолюция сто восемь палаты представителей, нам сейчас потребуется еще одна ее копия. Так что возьмите с собой ту, которая у нас есть, вместе с петицией. Объясните, что мы из нее узнали, как мы на нее смотрим. Вы точно хотите этим заняться?

Еще секунда, и за внесенное предложение проголосовали единогласно. Все листы передали Луису Пайпстоуну.

– И еще, – продолжил Томас. – Я хочу предложить, чтобы мы ссылались на Параллельную резолюцию сто восемь палаты представителей как на Законопроект о прекращении действия договоров. Такие слова, как «эмансипация» и «свобода», лишь дымовая завеса.

– Слушайте, слушайте, – подхватил Мозес таким величественным тоном, что все рассмеялись.

Следующим делом было собрать группу для встречи с представителями Бюро по делам индейцев[56] и получения на ней разъяснений по законопроекту. Эта встреча должна была состояться в Фарго. Далекая поездка. У них была в запасе неделя. Требовалось договориться о том, как приехать туда, чтобы присутствовать на встрече.

– Это вряд ли получится! – усомнилась Джагги. – Надо отпрашиваться с работы. Собирать людей вместе. Никто даже не знает, что за штука этот законопроект.

– Люди начнут узнавать это завтра, – пообещал Луис.

Водяной бык

Дом 2214 по Блумингтон-авеню представлял собой обшарпанное коричневое трехэтажное здание с облупившейся белой краской на выбитых окнах, закрытых картоном. У входной двери висело множество почтовых ящиков. Рядом с ними виднелось что-то, похожее на список жильцов. Патрис мерила шагами вымерший двор. Джек стоял на тротуаре и курил.

– Я останусь здесь и понаблюдаю, есть ли в доме признаки жизни, – объяснил он.

Ступени парадного входа обвалились, и было непонятно, как взойти на довольно высокое крыльцо. Патрис перетащила кое-какой хлам с замусоренного двора, сложила перед входной дверью, а потом взобралась на эту груду досок и ящиков из-под молока. В списке жильцов имени сестры не было. Патрис постучала в дверь. Один из ржавых жестяных почтовых ящиков сорвался и с грохотом упал на крыльцо, высыпав на него несколько конвертов. Несмотря на громкий шум, никто не появился. На грохот ответило только гулкое эхо. У Патрис внезапно возникло ощущение, будто дом о чем-то предупредил ее. Она стряхнула с себя это чувство и постучала в окно рядом с дверью. Ей показалось, что она услышала внутри какой-то шорох. Залаяла собака. Лай был хриплым, заливистым, выдающим отчаянное желание жить. Патрис замерла. На ее глазах выступили слезы.

– Джек, – позвала она.

Ответа не последовало. Лай ослабел, а потом вообще прекратился. Патрис ждала. Ничего. Она собрала разлетевшиеся конверты, намереваясь сунуть их обратно в почтовый ящик, но сначала прочла адреса. Одно письмо было прислано Вере Паранто. Оно пришло ей, а не ее мужу, за которым она последовала в Города и который, по всей видимости, так на ней и не женился, поскольку у нее все еще оставалась девичья фамилия. Патрис оставила конверт у себя и осторожно спустилась с крыльца.

Стоя на тротуаре рядом с Джеком, она разорвала конверт.

– Уголовное преступление прямо у меня на глазах, – прокомментировал он.

Взглянув на него, она нахмурилась.

– Вскрытие чужой почты.

Письмо оказалось последним уведомлением (выделено красным шрифтом), сообщающим Вере, что электричество у нее будет отключено, и было датировано июлем, а значит, пришло два месяца назад.

– Каков будет следующий ход? – поинтересовался Джек.

Она посмотрела на дом. Кто-то в нем был. Собаку пытались придушить или что-то в этом роде.

– Джек, – сказала Патрис, – с этой собакой что-то не так.

– Может, ей просто не нравятся люди, стоящие на крыльце.

– Подождите.