– Иди сюда, – мать поманила сына к себе, тот подполз к ней на коленях, прижался щекой к ее ноге. Женщина взъерошила ему волосы, спрятала вихры за уши. Аптекарь заметила, что пациентка снова взглянула на часы, стрелки которых ползли так медленно, будто от присутствия мертвецов в них сели батарейки.
Дверь операционной скрипнула, и вышел учитель. Внешне он почти не изменился, разве что в руках у него теперь была стеклянная банка, а из-под рубашки торчала трубка. Но лицо словно одеревенело. Мальчик бросился к отцу, прижался лицом к его боку. Учитель погладил сына по голове, отодвинул от трубки.
– Что это? – мальчик потрогал банку.
– Мне надо с тобой поговорить, – сказал учитель жене.
– Операция прошла благополучно? – Она встала, оттолкнувшись руками от лавки и стараясь не двигать шеей.
– Да, все хорошо.
– Тогда в чем дело?
– Сейчас все объясню, – он указал на дальнюю комнату.
– О чем вы будете говорить? – всполошился ребенок. – Я тоже хочу с вами.
– Мы сейчас вернемся. Побудь тут.
– Но почему? Что случилось? Почему мне нельзя пойти с вами?
– Нам с мамой надо поговорить. Обсудить кое-какие вопросы. Мы скоро вернемся.
– Посиди со мной, – предложила аптекарь мальчику. – Я принесу тебе клей и ножницы. Сделаем с тобой красивый домик.
– Это не домик.
Мальчик с силой наступил на коробку, проделав пяткой дыру в пенопласте и расплющив стены, после чего пнул ее так, что та вылетела во двор.
Мать хотела наклониться к нему, но вспомнила о трубке, прижала сына к своему животу и с любовью принялась ему выговаривать:
– Это еще что такое? Разве можно так себя вести при сагибе и этой доброй госпоже? Она хочет тебе помочь. Зачем ты кричишь на нее?
Мальчик вцепился в материнский халат:
– Почему вы не сказали мне, что происходит? Зачем папа хочет с тобой поговорить? Вечно вы что-то скрываете.
– Да зачем нам что-то от тебя скрывать, мой принц? Нам скрывать нечего. Наверняка тут что-то самое обычное и скучное. Как когда папа читал газету, а тебе лишь бы смотреть картинки, помнишь? Вот и сейчас папа, скорее всего, хочет поговорить со мной о чем-то таком, что тебе совсем не интересно.
Аптекарь внесла в коридор раздавленную коробку и проговорила, улыбаясь через силу:
– Мы сейчас все починим. Сделаем из нее что пожелаешь – тюрьму, полицейский участок, что угодно. Коробок у меня много. Идем, посиди со мной, а родители поговорят.
Учитель с женой оставили сына с аптекарем. Она всячески старалась отвлечь мальчика, но он то и дело оборачивался на закрытую дверь.
Сагиб медленно опустился на деревянную скамью в коридоре, морщась и опираясь на руку. Аптекарь знала, как сильно у него порой болит спина – то ли из-за позвоночной грыжи, то ли еще из-за чего. Усевшись, хирург поднес к глазам палец: на кончике его выступила маленькая красная капля. Скамья была шершавая, аптекарю и самой не раз доводилось вытаскивать у себя занозы. Сагиб отсутствующим взглядом смотрел на кровь.
– Сейчас принесу лейкопластырь, – сказала аптекарь.
Хирург вздрогнул, покачал головой и растер каплю меж большим и указательным пальцем.
Девушка отыскала в аптеке ножницы, клей, цветную бумагу, разложила обломки раздавленной мальчиком коробки на полу в коридоре и принялась склеивать стенки «тюрьмы». Закончив, нарезала из картонной коробки длинных полосок для изгороди. Мальчик безучастно наблюдал за ней.
– Они говорят про еще одну операцию.
Ребенок не сразу понял, что сагиб обращается к нему.
– Еще одну операцию? Когда?
– Сейчас, пока не взошло солнце.
– Зачем?
Ножницы замерли в руке аптекаря. Сагиб разговаривал с мальчиком как с большим. Даже, пожалуй, терпеливее, чем со взрослыми. Ребенок слушал, не перебивая, а когда сагиб договорил, забросал его вопросами. Хирург сумел ответить лишь на очень немногие. Никогда еще аптекарь не слышала, чтобы сагиб так часто повторял «не знаю».
Наконец дверь дальней комнаты отворилась, и учитель с женой вышли в коридор. Мужчина кивнул сагибу.
Хирург прикрыл глаза, встал, расправил спину.
– Мы скоро вернемся, – сказал он мальчику, – а ты пока побудь с ней.
Аптекарь улыбнулась и округлила глаза, хотя боль сдавила ей грудь. Мальчик покорно понурил голову. Мать его отвернулась; глаза ее по-прежнему оставались сухими, абсолютно сухими.
Хирург снова вошел в операционную, на этот раз с учителем и его женой. Он был совершенно измучен. Опираясь на его руку, женщина забралась на операционный стол.
– Доводилось ли вам после того самого вечера чувствовать, как шевелится плод?
– Нет. Я помню лишь, что на ярмарке он пинался, за несколько часов до того, как на нас напали.
– А после вашей смерти? И сегодня вечером?
– Ничего.
– Ваш чиновник не упоминал о нем? – спросил сагиб учителя.
– Нет. А я, если честно, не додумался спросить. Решил, что как только она оживет, то оживет и младенец в утробе. Ведь пока не перережут пуповину, у них одна жизнь на двоих, одна кровь, разве не так?