Ночной театр

Лицо учителя исказила гримаса, у него задрожали губы. Аптекарь не поняла, что в ее словах так его взволновало. Мужчина хотел было что-то сказать, но тут лязгнула задвижка, и дверь операционной отворилась. Аптекарь вскочила на ноги, а за ней и учитель с сыном. Учитель уставился на нее, и взгляд его она разгадать не смогла. Странный он все-таки, подумала девушка, но учитель уже отвернулся от нее и бросился к дверям операционной, откуда вышел хирург, а за ним и жена учителя. Оба двигались неуклюже, точно картонные. Аптекарь едва не ахнула, увидев забинтованную шею женщины.

Учитель взял жену за руку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — лицо женщины оставалось совершенно бесстрастным.

— Точно? Тебе не больно?

— Нет. Не больно.

— Осторожнее, — предупредил хирург. — Другой конец трубки у нее в трахее: утром это поможет ей дышать.

Наверное, ей будет больно, подумала аптекарь. Ведь даже взрослый человек падает на колени и заходится кашлем из-за попавшей в дыхательное горло крошки, а тут целая пластмассовая трубка. И сагиб словом не обмолвился, как прошла операция. Не сказал, выживет ли пациентка. Они провели в операционной три часа, а он упомянул лишь о трубке да о повязке на горле.

— Тебе не больно из-за трубки? — снова и снова спрашивал учитель, на что жена его каждый раз отвечала, отводя глаза: «Нет, не больно». Мальчик теребил мамины пальцы, но и на него она старалась не смотреть. И тогда аптекарь, как ни боялась прикасаться к мертвым, дотронулась до плеча мальчика. Под его футболкой прощупывались кожа, кость, мягкая плоть, совсем как у живого ребенка. Девушка задержала пальцы на его плече, набираясь смелости, чтобы положить на плечо всю ладонь, успокоить мальчика, но тот обернулся и взглянул на нее с таким гневом и возмущением, так сердито стряхнул ее руку, будто готов был влепить ей пощечину. И аптекарю тотчас же показалось, что после их разговора с мертвецом прошло уже много лет, больше, чем после того случая, когда она увидела парящий над домом призрак женщины. Тут хирург велел убрать инструменты и заменить их на чистые, и аптекарь радостно воспользовалась предлогом уйти из коридора.

Она натянула перчатки, взяла стерилизационный барабан и вошла в операционную, готовясь увидеть там бог знает что. В животе у мальчика было столько крови, что к концу операции на подносе высилась горка сгустков. Словно тут резали коз и цыплят для жертвоприношения и разбрасывали их внутренности по всей комнате.

На этот раз простыни остались чистыми. На скальпелях, зажимах, лотках виднелись редкие следы крови. Аптекарь всегда полагала, что количество крови на инструментах свидетельствует о том, как проходила операция. Видимо, с мертвыми это правило не действовало, как и остальные.

Она собрала инструменты и простыни, ополоснула под краном и сложила слоями в барабан. Взглянув на мертвых сквозь щель в двери, на цыпочках подошла к автоклаву. Стоявший внутри барабан почти остыл, она вынула его и заменила на новый. Тут из приемной вышел хирург с узкогорлой стеклянной банкой, накрытой резиновой крышкой; банка была наполовину наполнена водой. Аптекарь видела ее и раньше в шкафу, не раз вытирала вокруг нее пыль, но теперь банка выглядела как-то иначе. Ах да, сагиб проделал в крышке две дырочки и сунул в них пластмассовые трубки.

Хирург забрал у нее стерилизационный барабан, ногой открыл дверь операционной и замер на пороге, спиной к остальным.

— Моя очередь, — сказал учитель жене и сыну, последовал за хирургом, и дверь операционной закрылась за ними.

На скамье под лампой дневного света остались только мать и сын. Аптекарь стояла на другом конце коридора. Лампочка у нее над головой перегорела. Девушка и сама чувствовала себя призраком, вот так затаившись в тени и следя за мертвыми.

Мальчик разглядывал торчащую из маминой шеи трубку.

— Доктор-сагиб сказал, она поможет тебе дышать. Это правда?

— Раз он сказал, значит, правда.

— А почему тебе он поставил трубку, а мне нет?

— Потому что меня ранили в шею. Воздух, которым мы дышим, проходит через горло, вот здесь.

— И у папы будет трубка?

— Не знаю. Вот закончится операция, тогда и увидим.

— То есть ты без трубки не сможешь дышать?

— Сагиб поставил ее на всякий случай.

— Она хорошо держится?

— Наверняка.

Ее ответы, похоже, не убедили сына, он скрестил руки на груди и надул губы.

Аптекарь так крепко прижималась к стене, что у нее заныли плечи. Автоклав за ее спиной не посвистывал, как обычно, а шуршал. Может, она неплотно закрыла крышку? Девушка послюнила палец, дотронулась до автоклава, и ее как током ударило: он оказался раскаленным.

Аптекарь подавила крик, рвавшийся из груди, и так сильно сжала кулак, что обожженный палец онемел. Из глаз у нее брызнули слезы.

Ребенок что-то говорил: мертвецы так ее и не заметили. Аптекарь прислушалась, не обращая больше внимания на ожог.

— Ай[9], я хочу снова почувствовать вкус еды, — мальчик приник к матери.

— Да, — у женщины осекся голос. — Я и сама хочу тебя накормить. Когда мы все выздоровеем, я приготовлю тебе лучшее блюдо.

— Ты приготовишь мне барашка?