Ночной воздух

В общем да, я по уши влюбился в девушку, которую знал сутки. Давайте спишем это на то, что я творческая натура, договорились? Хотя я не могу сказать, что совсем ничего не знал о ней тогда. А вот вы не знаете. Давайте расскажу. Помимо ангельской внешности, глубоких и светлых голубых глаз, ресниц, на которых она как бы летала по этому миру, она обладала некоторыми познаниями в литературе, психологии, живописи – много в чём. Но мы, конечно, обсуждали с ней Гарри Поттера, потому что нам было не до интеллектуальных бесед, понимаете ли. Сам факт их теоретической осуществимости придавал нашему общению какой-то «интеллектуальный» флёр, а остальное было не важно. Её манера выражаться была так похожа на мою собственную, что мне иногда казалось, что я разговариваю сам с собой. А ещё привычка разглядывать прохожих. Я давно заметил, что многие люди живут как в тумане, смотрят очень тоннельно не только в отношении мировоззрения, но и просто физически, не замечают совсем ничего, кроме прямой, по которой в данный момент проходит их маршрут. Даже если слон в костюме Киркорова будет торговать женщинами лёгкого поведения, они этого не заметят, если это не умещается в их тоннель. Эти люди в свою очередь сами по себе выглядят довольно смешно, такие себе ускоренные черепашки, гениальные обезьяны, бегущие на еду, за которыми очень интересно наблюдать, особенно при наличии извращённого чувства юмора. Но надо остановиться, чтобы смотреть, а то на бегу картинка смазывается. И мы с Сашей смотрели. Мы видели больше, чем жизнь – мы видели момент, и мы ценили его.

– Посмотри, важный такой идёт! – очень по-детски, немного кривляясь, сказала она.

– За портфель, как за костыль держится, а сам весь скрюченный, потный, вот только спрятать всё это пытается. Но лицо доброе, приятное. Как думаешь, есть у него дети?

– Слушай, наверное, есть, иначе куда он так спешит? В конце концов, что у нас по-настоящему есть, если не семья?

– Да, наверное… – Я задумался, – а как же вещи, которые мы создаём? Это же, по сути, мы и есть, а значит, они неотрывно к нам привязаны.

– А почему ты решил, что ты принадлежишь себе? – Она так звонко рассмеялась, как будто мы обсуждали что-то не серьёзнее видео с котятами. Вечно она так, легко о сложном. – Вообще, всё очень странно и невероятно интересно устроено, не задумывался? Никто никому не принадлежит, но и сами себе мы тоже не принадлежим, как минимум потому что иначе мы уж как-нибудь смогли бы себя подчинить своей воле, а не писали бы об этом множество книг и всё такое, да и по смерти было бы намного меньше вопросов. Вот так и получается, что шатаются по миру такие сосудики с мыслями, а из них, из этих чрезмерно эмоциональных ёмкостей, появляется культура, и жизнь следующих сосудов будет несколько лучше, чем предыдущих. А слишком умные сосуды обзывают этот конвейер историческим процессом.

– А ты кто в этом мире тогда? Кажется, что не очень приятно ощущать себя винтиком в конвейере.

– Ну, сосуды бывают разные. Как у Горького: «ни одна блоха не плоха – все чёрненькие, все прыгают». Одна блоха – чуть выше, другая – чуть ниже. Все зачем-нибудь, да нужны, и я зачем-то нужна.

– По-твоему, писатель, скажем, и сапожник – равны? Один напишет великий роман, а другой сапог нашьёт если только. А потом раз – и они равны, так что ли?

– Нет, не равны, конечно. Сапожник, он даже пополезнее будет. Сапоги люди годами носят, а книги… Не всякой даже мебель подпереть можно, хотя некоторые, да, – шедевры.

Порой с ней было невыносимо спорить. Она как-то так спокойно всё это говорила, так просто у неё всё выходило, как будто ради шутки столько столетий разные почтенные мужи пытались постичь жизнь и писали об этом огромные книги. Хотя, вполне возможно, что именно ради шутки. Хм.

– Ну не хмурься ты так, Герман, – она ласково улыбнулась, легко дотронувшись до моей щеки. – Всё равно все умрём и будем под одной землёй лежать. А гроб, вот тебе какая разница, обит он бархатом или нет, какая разница, сколько по тебе плачет и дают ли в твою честь залп в воздух? Лишь бы ноги из гроба не торчали. Относись ты проще ко всему, не надо так натягивать реальность на свои идеалы. Вот сидим мы с тобой здесь сейчас, разговариваем, чего тебе ещё? Мне так хорошо сейчас, а дальше будь что будет.

– И где ты будешь с таким подходом через пару лет, милая? – буркнул я.

Сашка надулась. Она упрямо посмотрела на меня исподлобья и заявила: «Счастлива я буду!» Кажется, мы коснулись очень принципиальной для неё темы. Вид они при этом имела до того милый и наивный, что не рассмеяться было невозможно. Маленькая девочка – вот она кто, и дурак тот, кто решит иначе. И почему-то именно в этот момент во мне проснулась такая нежность к ней, это сложно описать. Хотелось укрыть её всем своим существом, отрастить крылья, чтобы она жила под ними.