Ночные голоса

Я люблю Америку. После того, как М. С. Горбачев открыл российскому человеку двери в мир, я много раз бывал в США, а однажды как гость-профессор преподавал и жил в университете Миддлбэри, штат Вермонт. Я люблю даже Нью-Йорк, хотя на многих моих соотечественников этот современный Вавилон, это чудовищное (и в своем безобразии — чудовищно прекрасное) нагромождение стекла, камня, бетона и прыгающей, пляшущей над головами рекламы и сейчас все еще производит отталкивающее впечатление. А уж про такие места, как старинная, вся в церквях и викторианских коттеджах Новая Англия, или великий Сан-Франциско, или блестящее созвездие городков, из которых состоит Лос-Анджелес — Пассадина, Санта-Анна, Санта-Моника, Биверли-Хиллз, Голливуд, или могучие Скалистые горы, или город-блюз Нью-Орлеан, или веселые, шумные, чисто студенческие и вместе с тем по-профессорски чуть чопорные Принстон, Кэмбридж, Беркли и пр. — об этом и говорить не буду. Если бы заново родиться на белый свет да еще с правом выбора, где жить — тогда другое дело. А так — что ж зря душу травить?

Но таков, каков я есть сегодня, сейчас, и каким, надо думать, и умру — долго жить в Америке, в американском обществе, среди истинных, в энном поколении американцев я бы, наверное, не смог. И не потому, чтобы мне что-то не нравилось в устройстве их повседневной жизни, в их отношениях с Богом, с властями и друг с другом. Или, скажем, они мне казались бы чересчур черствыми, недобрыми: наоборот, на деле, а не на словах (хотя и на словах тоже) они много добрее нас. И зло так и называется у них своим собственным именем — зло, и преступление там у них и есть преступление, и милосердие там чаще всего не показное, а подлинное, идущее и от сердца, и от головы. Упади ты, к примеру, там с сердечным приступом или подвернувшейся ногой на улице — сразу множество людей бросится помочь тебе, не то что у нас. А в душу человеческую лезть, по нашей извечной привычке, даже если тебя и не просят — нет уж, увольте, в Америке это не заведено: у каждого человека в душе свой мир, и этот мир следует уважать.

Как утверждает мой друг и отчасти ученик, довольно известный в наших профессиональных кругах экономист В. В. Попов, все, что сегодня происходит в Америке или с Америкой, это через двадцать-тридцать лет (а то и раньше) будет происходить и со всем остальным миром. И всегда, доказывает он, так и было: и в политике, и в экономике, и в науке, и в культуре, и вообще в образе жизни — во всем. Что ж! Очень может быть, что он и прав. Но… Но вот тут-то и лежит, пожалуй, объяснение, почему я — человек, во многом на собственной шкуре знающий нашу российскую историю — никак не хотел бы поселиться в Америке навсегда.

Думаю, что и американцы, и многие у нас по меньшей мере удивятся, если я скажу, что Америка, при всех ее очевидных достоинствах и приверженности к человеческим свободам — на самом деле очень тоталитарная страна. Не по-нашему тоталитарная, конечно, нет — тут и сравнивать-то нечего, а по-своему, по-американски.

Если уж Америку кто-то убедил, что соль — это яд, чуть не вся Америка бросит солить все, что она до этого солила сотни лет. Если будет объявлено, что надо бегать по утрам — побегут, будьте уверены, если не все, то по крайней мере те, кто еще может ноги передвигать. Если сказано, что курить вредно — вся Америка начнет бороться с табаком так, как будто на земле у человека не было никогда и не будет худшего врага. Скажут: не надо, вредно пить — не будут пить, а скажут наоборот (так, кстати, и сказали недавно), все опять начнут, как ни в чем не бывало, выпивать и с тем же энтузиазмом будут доказывать тебе, что в меру выпить — это очень хорошо. Как будто, между прочим, я и сам этого раньше не знал, что хорошо.

Особенно поражает стороннего человека эта вспыхнувшая в Америке относительно недавно волна безудержного феминизма, т. е. борьбы за женское равноправие. Наши дамы ни в коем случае, например, не должны ни обижаться, ни даже удивляться, если в Америке джентльмен за столом не передаст своей соседке блюдо с салатом, или не пропустит ее первой в дверь, или не подаст ей на выходе пальто. Это все, как говорится, не по злобе, не по хамству, а потому, что сегодня любой разумный и осторожный американец боится быть обвиненным в мужском шовинизме или, не дай Бог, и того хуже — в «сексуальных посягательствах». Тогда прощай репутация, прощай карьера, прощай друзья — прощай все.