Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

— Город все еще заботится о своих жителях. В наружные зоны проникли враги. Вот клетки и ждут в готовности на тот случай, если кто-то из них будет пойман.

— Ты говоришь о нас?

— Да. О врагах. — В глазах Мюллера неожиданно блеснула параноидальная ярость. Угрожающе быстро после логических рассуждений последовал этот холодный взрыв. — Хомо сапиенс! Самое безжалостное, самое грязное и самое подлое животное во Вселенной!

— Ты говоришь так, словно сам в это веришь…

— Верю.

— Успокойся, — сказал Раулинс. — Ты же всю свою жизнь старался на благо человечества Не может быть, чтобы ты в это верил…

— Всю свою жизнь, — медленно произнес Мюллер, — я потратил на благо Дика Мюллера.

Он повернулся к Раулинсу. Расстояние между ними было метров шесть-семь, но, казалось, что эманация почти также сильна, как если бы они стояли лицом к лицу.

— Человечество, — продолжал он, — нисколько не касалось меня, малыш. Я видел звезды и хотел владеть ими. Мне мерещилось божественное могущество. Одного мира мне казалось мало. Я жаждал обладать всеми мирами. Поэтому я выбрал себе профессию, которая сделала звезды доступными для меня. Я тысячу раз был перед лицом смерти, выдерживал фантастические температуры. От дыхания причудливыми газами легкие мои сгнили, так что мне пришлось подвергнуть их обновлению. Я ел мерзости, один рассказ о которых вызывает тошноту. А детишки, такие как ты, обожали меня и писали рефераты о моей самоотверженности в работе на благо человечества, о моей безграничной жажде знаний.

А я тебе объясню, что было на самом деле. Во мне было столько же самоотверженности, как в Колумбе, Магеллане или Марко Поло. Это были великие путешественники, конечно же, но при этом они стремились и к немалой прибыли. Прибыль же, которой добился я — все вокруг. Я хотел сделаться стокилометрового роста. Хотел, чтобы памятники мне из золота были установлены на тысячах планет. Знаешь, как в стихах: «Слава — вот наши шпоры… последняя слабость утонченного ума». Мильтон.

Ты знаком с этими вашими греками? Когда человек забирается слишком высоко, боги сбрасывают его вниз. Я познакомился с этим фатальным образом. Когда я сквозь облака спускался к гидрянам, я ощущал себя богом. Когда я улетал оттуда, вновь сквозь те же облака… тоже был богом. Для гидрян это уже вне сомнения. Тогда я думал: я останусь в их мифах, они всегда будут рассказывать легенды обо мне. Существо, спустившееся к ним и встревожившее их настолько, что пришлось его обезвредить… Но…

— Эта клетка…

— Позволь, я закончу! — рявкнул Мюллер. — Ты понимаешь, в действительности я никакой не бог… я обычный паршивый смертный, одержимый иллюзиями собственной богоравности, пока истинные боги не позаботились преподать мне небольшой урок. Это они сочли необходимым напомнить мне, что под пластиковым комбинезоном скрывается волосатый скот… что в этом интеллигентном черепе кроется звериный мозг. Это по их поручению гидряне воспользовались кой-какими своими хирургическими уловками — наверняка одной из своих специальностей — и открыли у меня этот мозг.

Не знаю, сделали ли они это из злости, чтобы я узнал, что такое жизнь в аду, или же решили, что должны избавить меня от моего врожденного порока, а именно — неумения проявлять чувства. Они — чужие нам создания. Ты только представь их себе. Но они внесли это небольшое исправление.

А я вернулся на Землю. Герой и прокаженный в одном лице. Встаньте рядом со мной — и вас начнет рвать. Почему? Да потому, что то, что бьет из меня, напоминает каждому, что он тоже зверь. И в результате мы лишь несемся сломя голову по нашему порочному кругу. Любой начинает ненавидеть меня, поскольку побывав рядом, начинает разбираться в своей собственной душе. И я ненавижу всех, так как знаю, что они сторонятся меня. Видишь ли, я разносчик заразы, и имя этой заразы — правда. Я утверждаю, что залогом человеческого счастья служит плотность черепной коробки. Если бы люди обладали хоть зачатками телепатических способностей, хотя бы той смутной силой, умением обходиться без слов, какими располагаю я, то они попросту не смогли бы находиться в обществе друг друга. Существование человеческого коллектива сделалось бы невозможным. А гидряне могут взаимно воспринимать мысли друг друга, и, по-видимому, это доставляет им удовольствие. Но мы так не можем. И именно потому я заявляю тебе, что человек — это скорее всего наиболее достойное удивления животное во всей Вселенной, неспособное даже переносить запах своих ближних… Душа не желает знать душу…

Раулинс сказал:

— Эти клетки вроде открываются.

— Что? Сейчас погляжу.

Мюллер бросился к клеткам. Раулинс не успел достаточно быстро отстраниться и испытал мгновенный удар эманации. На этот раз это не было болезненно: он увидел осень, засыхающие листья, вянущие цветы, пыль от порывов ветра, ранние сумерки. Он испытал скорее сожаление, чем боль от кратковременности жизни, неизбежного омертвления. Тем временем Мюллер, забыв обо всем, смотрел на алебастровые прутья клетки.

— Они ушли в тротуар уже на несколько сантиметров. Почему ты мне сказал только сейчас?