Ночные любимцы

Всем был Бредолюбов хорош: и шатен, и спортсмен, и бард, и инженер; да был и у него недочет небольшой, недостаток, особая примета, слабина, так сказать. Уж очень любил он читать фантастику. Само по себе, конечно, чтение фантастики ни хорошо, ни плохо, да и кому какое дело, что грамотный человек читает? Но специфика чтения Бредолюбова состояла в том, что, во-первых, кроме фантастики не мог он ничего читать вообще, даже газет, а во-вторых, всякому попадающемуся ему фантастическому чтиву он верил свято. Он как бы и жил в равной мере уже в двух мирах: в реальном, где на службу ходил, в гости, за грибами ездил, зубы рвал и тому подобное — и в нереальном, в коем прекрасно ориентировался, еще и лучше, чем в первом, тусуясь в созвездиях и туманностях, отличая Эмбер от Мордора, зная конструкции бластера и машины времени, классифицируя роботов о легкостью естествоиспытателя-классификатора, поднаторевшего в разборке мышек и мушек и так далее. С героями прочитанных произведений Бредолюбов совершенно сроднился, был как бы на дружеской ноге; он знал их биографии и подробности их приключений, они ему снились, он их обсуждал сам с собою на сон грядущий как соседей по квартире не обсуждал, поскольку по натуре был не сплетник. Мало того. Чтобы рисовать их… портреты, что ли?.. он выучился рисовать — сначала на курсах в изостудии, потом платно беря уроки у одного художника, весьма способного педагога, но, к сожалению, человека пьющего и в подпитии буйного; поэтому занятия постепенно сошли на нет.

Накануне Нового года Бредолюбов побрел по магазинам, совершая рождественский обход и подыскивая подарок, точнее, два подарка: себе и Маше. Маше он купил венгерский календарь с киноактерами, звезды мирового кино, суперснимки на фоне фона, с цитатами и сведениями о личном, с кадрами из фильмов, мадьярские штучки; и вдобавок духи. Себе он подарка никак не мог выбрать; намерения его разрывались между костюмом для занятий дзюдо и секундомером; ни тот, ни другой были ему, строго говоря, не нужны, но кайф доставили бы. Забрел он на толчок и слонялся по рядам. Толчок был свежий, самоорганизовавшийся и еще не преследуемый организм. В недрах толчка попалась ему книжечка Фармера на английском совершенно за бесценок; возрадовавшись, Бредолюбов расчувствовался и купил по дешевке старомодные стенные часы с малость поврежденным футляром.

Дома он часы завел, запустил маятник, подвел стрелки. Часы пошли. Вот только били они (хотя голос был у них приятный, артистичный, симпатичного тембра баритон) не пойми что: пол-двенадцатого — раз, двенадцать — раз, пол-первого — раз, и час — раз, и пол-второго — один удар, и два — один удар, и так далее до четырех, четыре отбивали нормально и потом опять нормально до одиннадцати. И шли чуть быстрее нормы. Не то чтобы убегали, а просто бежали, частили. Зато циферблат был дивной красоты, ослепительно бело-голубой эмали с тончайшими римскими цыфирями, да и стрелочки прелесть.

— Ах! — сказала Маша.

Часы ей понравились.

Проводив Машу домой, Бредолюбов вернулся к себе и лег спать.

Перед сном успел он еще посетовать на Рочестера, как это тот подвел под монастырь Дика Донахью, когда они мимо астероида пролетали. «Вот сукин сын», — думал Бредолюбов, засыпая.

Сон ему приснился, по обыкновению, замечательный. Поначалу замок с привидениями, по которому Бредолюбов летал с феей, стараясь держаться поближе к сводчатому потолку и побойчее огибать углы из грубо обтесанных каменюг; потом последовало облачение в рыцарские доспехи и поединок (заговоренным мечом с не запоминающимся названием латинским) с чародеем и мракобесом, какового Бредолюбов в итоге победил, поверг и тому подобное. Далее стали сниться роботы, роботы, роботы и небоскребы. Роботами Бредолюбов управлял при помощи маленького дистанционного пульта управления в виде кубика Рубика.